Возможность выбора (роман)

— Ну, так где же этот самый Михкель? И мальчишки? Подозрительно тихо в этом доме. Куда же подевался старик со своим выводком?

— Михкель умер, — ответила Сильвия, с трудом сдерживаясь.

— Ясное дело! — победоносно воскликнула Кая. — Насочиняла! И не стыдно тебе было врать родной дочери?

— Я ничего не врала, опомнись, каким тоном ты говоришь о покойном!

— Почему ты не позвала меня на похороны?

— Ты умчалась, не оставив адреса. Как в воду канула. А если бы со мной что случилось?

— С тобой ничего не случится, — отрезала Кая. — Куда мальчишки подевались?

— Переехали к бабушке. Их мать уже давно на том свете.

— Ты им, значит, не понравилась, раз не захотели остаться?

— Значит, не понравилась, мы ведь очень недолго пробыли вместе.

— Совсем ты завралась.

Да, вру, подумала Сильвия, вру последний раз, чтобы не остаться в глазах дочери вруньей. Она посоветовала Кае сесть и успокоиться. Но Кая продолжала стоять у окна и смотреть в сад. Сильвия пошла на кухню заняться делами, а больше для того, чтобы подавить раздражение.

Когда они наконец уселись в креслах и, вежливо подавая друг другу сахарницу, положили в кофе сахар, Кая предоставила Сильвии возможность излить душу. Прочувствованно, вытирая слезы, Сильвия стала рассказывать о Михкеле, у которого в Канаде был брат-близнец Эрвин. Однажды вечером Михкель получил телеграмму, в ней сообщалось, что в той далекой стране его брат умер от инфаркта. Они были похожи как две капли воды и душевно привязаны друг к другу. Года два назад, во время последнего визита Михкеля к брату, они там в Канаде нарядились совершенно одинаково, как в детстве, и очень веселились, глядя на замешательство людей. Михкель даже ходил вместо Эрвина в банк и с его правами ездил на машине. Перед расставанием канадский брат предложил: послушай, Михкель, а не выкинуть ли нам самый большой фокус — я поеду вместо тебя в Эстонию, стану там отцом твоих сыновей, и у меня начнется совершенно новая жизнь, ты же тяни здесь на себе эту треклятую строительную фирму, я ею сыт по горло, а тебе, может быть, будет даже интересно. И попутешествовать сможешь сколько душе угодно. Эрвин обдумал все до малейших деталей: согласие Михкеля остаться вместо него в Канаде совсем не значит, что он должен забыть свой дом. Будет иногда приезжать в гости к нему и к сыновьям, опять же детям радость: дядя из Америки приехал! Вот интересно, узнают ли они, что это отец приехал их навестить.

Между прочим, по профессии близнецы были строительными инженерами, Михкель на удивление хорошо знал английский язык, в Канаде он вполне справился бы.

Увы, они были недостаточно молоды, чтобы осуществить эту фантастическую идею. Михкель не раз сожалел, что повседневная текучка свела на нет его былую предприимчивость и умение чувствовать себя на коне в любых обстоятельствах. Вот потому-то он и обуздал фантазии своего брата: знаешь, Эрвин, я на твоем месте, может быть, и справлюсь, но вот справишься ли ты на моем? У меня там машина — сущее старье, на покупку новой не хватило деньжат, ты же совсем отвык ходить на своих двоих. И ребята порядочные сорванцы, сумеешь ли ты держать их в узде.

Кая слушала Сильвию с интересом. Как-никак совсем иначе, чем у других. А что до Сильвии — так ведь она ничего не солгала. Близнецы и вправду скончались от инфаркта почти одновременно. Что с того, что Михкель в Торонто, а Эрвин в Таллинне, а не наоборот, как она рассказала Кае. А может, они все-таки обменялись судьбами и в последние годы канадский Михкель жил в Эстонии под именем Эрвина? Так или иначе, ни того, ни другого в списке живых уже нет. Вильма никогда не узнает, что Сильвия еще раз ступила на путь лжи — лжи во спасение — и выдала жизненный путь ее Эрвина за жизнь своего никогда не существовавшего мужа.

— Даже жалко этих симпатичных близнецов, — смягчилась Кая.

У Сильвии снова слезы набежали на глаза. И она опять устыдилась, что в тот вечер в саду расстроила Вильминого Эрвина, вынудив его лгать по телефону. Сильвия поклялась себе: сегодня — последний раз, никогда больше не будет она нести небылицы. До чего же противно — вот так изворачиваться, крупицы правды теряются в нагромождении вранья, все вокруг начинает казаться фальшивым и липким, пропадает доверие к себе и к другим, и чудится, будто люди только и знают что притворяться и пускать пыль в глаза.

— Ты, похоже, успела привыкнуть к своему Михкелю, — так Кая истолковала слезы Сильвии.

— Да, — с грустью промолвила Сильвия, — я нашла человека и тут же потеряла его.

Именно так выразилась Вильма после похорон Эрвина.

Мучительно сознавать: в моей жизни не было ничего, о чем стоило бы рассказать, даже слова все чужие.

— Да, трудно тебе пришлось, — Кая начала помаленьку примиряться. — Поневоле подумаешь: какой же у нас с тобой изъян, что обеим так не везет.

Пессимистическая житейская умудренность Каи удивила Сильвию. Дочь произнесла эти слова с такой пронзительной горечью, что неуместно было бы утешать ее: ты еще молода, у тебя вся жизнь впереди.

Мгновение спустя Сильвия догадалась спросить: что стряслось?

Кая отвернула лицо и махнула рукой. Конечно же пришла она сюда в совсем другом настроении и теперь не могла перейти на новую волну. Опасалась встретить Михкеля и мальчиков — сводных братьев и, преисполненная подсознательного эгоизма единственного ребенка, приготовилась к шумному выяснению отношений: новых домочадцев необходимо враз осадить и поставить на место. Она наверняка объявила бы свою комнату неприкосновенной — чтобы никто туда ни ногой, эта комната навеки ее! Кая пришла в воинственном настроении, желая всем непоколебимо внушить: она тиран. В жизни ей не везло, наверно, потому-то и хотела заставить хоть здесь считаться с собой. Но, может быть, и она нуждалась в том, чтобы сохранилось место отдохновения, защищенное надежными стенами отчего дома.

— У отца дела дрянь, — удивила Кая мать.

— А Аннелийза? — испуганно перескочила мысль Сильвии к внучке.

— У Аннелийзы все в порядке.

— А у Рейна?

— Неужели он тебе и впрямь понравился? Потому что колол дрова и кое-что наладил тут?

Сильвия не поняла, была ли в словах Каи насмешка или ее обрадовал интерес матери к Рейну.

Сильвия не рискнула дальше расспрашивать дочь, она с трудом переносила раздраженную реакцию Каи на любое слово. Молчание — золото. Пусть говорит то, что сама считает нужным. Главное, чтобы не лгала, как Сильвия. Она не будет давить на дочь. Кая смотрит на мир со своей кочки, и зачастую мотивов ее поведения просто не понять. Молчание Сильвия сделала чуть ли не основой поведения, вынудили обстоятельства: ведь никогда раньше не сыпалось на нее столько обвинений, как в последние годы. После ухода Карла в глазах многих людей Сильвия стала как бы человеком низшего сорта, а таких, известное дело, следует почаще учить уму-разуму. Случись ей сейчас раскрыть рот и спросить у Каи, почему же у бывшего мужа дела идут неважно, она тут же услышала бы ответ: ага, радуешься? Думаешь, настал час расплаты?

Не дай бог, Сильвия никогда не была мстительной. Она могла негодовать или грустить, но не злорадствовать. Поэтому она молчала и ждала, что сама Кая удосужится сказать.

— Я не знаю всего, но все-таки мне кажется, что появление в нашем доме Михкеля и мальчишек здорово подкосило отца. В последнее время у него такой изможденный и мрачный вид. А этот Михкель — может быть, он уже и раньше приударял за тобой? А что если из-за него-то отец и завел шашни с этой цацей, а потом и сбежал к ней?

— Недостойно копаться в душе покойника. Да и у Карла Курмана новая семья. Что прошло, то прошло.

— У меня уши вянут, когда ты называешь отца Карлом Курманом. Ты же не на суде выступаешь!

Держи рот на замке, опять призвала себя к молчанию Сильвия. Кая стала совершенно невыносимой. А каким жизнерадостным ребенком она росла! Все пела или порхала по саду как мотылек. Конечно, всему виной злой мир, печально усмехнулась Сильвия. Вот так, наверно, оправдывают все родители цинизм родных детушек.