Возрождение

И вдруг понял, что внук… спит. Спит спокойно, спит, ровно дыша.

Ноги у старика подкосились. Он упал на табурет и, уронив голову на руку, на столешницу, сам то ли умер, то ли все-таки уснул…

Он уснул. И проснулся от того, что на него глядели. Поднял голову, пожевал губами, разминая онемевшую челюсть.

– Дед, это ты? – слабенько, почти как дыхание, спросил Володька. Он лежал неподвижно, но глаза у мальчика были живые, сознающие. – Я дошел, да? Я не сплю?

Старик вскочил. Подался вперед. Мальчик медленно закрылся рукой, похожей на тонкую ветку, и, всхлипнув, сказал постанывающе:

– Де-е-ед… прости… я… я… в постель… сход… короче… – и поперхнулся, потому что старик едва не сделал глупость – чуть не задушил внука объятием…

Володька был невероятно слаб и почти ничего не весил. Но он был жив и – здоров, как с облегчением понял старик. Теперь внука надо было просто выходить. Физически. А для этого средства были. Хуже оказалось у него с головой. Намного хуже.

Мальчишка, кажется, все еще не верил, что жив и что рядом с ним – близкий человек, который его любит. Пройденные испытания, о которых старик тогда только еще догадывался, едва не лишили мальчика рассудка и на этом рассудке сказались. Но старик был умен и опытен в жизни, поэтому странности поведения мальчика – то, как он прятал еду, как нашел и положил под подушку оба пистолета, как вдруг начинал плакать от какого-нибудь слова или даже просто так, то, как он пугался протянутых рук, но сам мог ни с того ни с сего взять старика за руку и не выпускать по нескольку часов, то, что он боялся спать в темноте и иногда, ужасно завывая, кричал по ночам, – не вызывали у старика ни насмешки, ни гнева. И постепенно они сходили на нет. А все время лежать внуку старик не давал – принуждал, в том числе руганью и окриками, вставать, ходить, делать старую гимнастику, даже убираться в комнате, все больше и больше, чаще и чаще…

Это было на семнадцатый день после того, как Володька выздоровел. Они читали – дед сидел у стола и читал Пикуля, мальчик лежал в кровати с томиком «Молодой гвардии». Чтение всегда увлекало старика, и он не сразу понял даже, что внук закрыл книжку и говорит с ним. Володька не обижался и повторял свой вопрос, пока старик не выбрался из мира книги и не понял, о чем внук ведет речь. А когда понял, то спросил:

– Может, не надо, Володя? Молчишь про это и молчи.

– Я должен рассказать, – упрямо сказал мальчик, осторожно садясь удобней. Сцепил поверх теплого одеяла на коленках все еще очень худые, но уже начавшие обретать нормальную плоть руки. Стиснул пальцы – они побелели… – Ты должен знать, что со мной было. И мне… мне так будет легче. Если я расскажу. А то я боюсь, что сойду с ума, если… – Он не договорил, спросил почти требовательно: – Ты будешь слушать? Я расскажу тебе все, дед. Все.

И старик отложил книгу.

Глава 2 Слезинка ребенка

Вместо неба – броня,

Двери Рая закрыты на ржавый засов.

Все ушли без меня,

Я зову, но не слышу родных голосов.

Вижу, словно в бреду,

Как над миром восходит Последний Рассвет.

Сердце, мертвою птицей во льду,

Все твердит о грядущем,

Которого нет.

С. Калугин. Присутствие

Поджог дома, в котором погибли сразу несколько семей наркоторговцев, милиция раскрыла быстро. Дело поражало своей безыскусностью, жутью – и в то же время какой-то первобытной справедливостью произошедшего. Гнойник на окраине Читы, из которого расползался по всему району героин, не удавалось прихлопнуть почти год, за который наркотики появились во всех пяти ближних школах, с первого класса по одиннадцатый. Не имелось доказательств, никого не поймали с поличным, все очень сложно, борьба с наркотиками – вещь непростая, «но мы делаем что можем, а вам не советуем «разжигать», тем более что далеко не все пока ясно!» – так говорили представители «органов» родителям, которые умоляли спасти их детей от неумолимой страшной смерти.

А потом жуткий дом, который вызывал ужас у всего района, просто сгорел. Вместе с его обитателями.

Как видно, так распорядилась судьба – торгаши сами были в последнее время не прочь злоупотребить своим товаром, а все три бутылки «молотова» «легли» очень удачно. Короче говоря, из всего многочисленного выводка – почти двадцати голов, за год отправившего на местное кладбище семнадцать пацанов и девчонок в возрасте 9–15 лет и «просто» подсадившего на наркоту больше тысячи детей – наружу смог выбраться каким-то чудом только глава «семейного предприятия», остальные сгорели заживо.

Уцелевший в жутких муках, которые не получалось забить даже лекарствами, издох под собственный вой в местной больничке еще через три дня. Именно в этот день доблестные полицейские «вычислили» и поймали террориста.

Одиннадцатилетнего Володьку Веригина, незадолго до этого проводившего на кладбище свою старшую сестру, за полгода сгнившую от наркоты.

Мальчик и не пытался ничего отрицать – то ли не умел ничего придумать, то ли не хотел ничего придумывать. Но только от его взгляда – молчаливого внимательного взгляда больших серо-голубых глаз – прятали лица все в зале суда. Однако… стыд, обычный человеческий стыд был слабей «занесенных» денег, и приговор оказался простым и ясным: поместить в специализированное учебное заведение до достижения совершеннолетия. После чего – пересмотр дела с перспективой еще четырех лет уже полноценной «малолетки»…

Спецшкола, в которую попал Володька, была образцовой, одной из лучших в РФ. Мучения детей – самых разных, от малолетних отморозков-уголовников до попавших в эти стены практически случайно мальчишек – тут были распланированы, научно обоснованны и поставлены на поток. Ни малейшей надежды остаться самими собой школа своим воспитанникам не оставляла, как, впрочем, и не «исправляла» их, потому что пребывание в аду никого не исправляет. Она просто превращала ребят в удобоваримый продукт для использования машиной государства – и сейчас, и, главное, в будущем. Делалось это через полное стирание личности и внушение постоянного страха перед властью.

Володька не был героем. Уже через месяц от умного, хотя и не очень развитого, веселого и доброжелательного, в общем-то, мальчишки не осталось практически ничего – только запуганная марионетка со стандартным набором реакций на команды и действия «персонала». Может быть, это было и к лучшему – прежний Веригин не вынес бы этой жизни, как не выносили ее многие; самоубийства в школе происходили почти еженедельно, но их замалчивали по отработанной беспроигрышной схеме в прочном союзе с местной психоневрологический больничкой.

Приехавшая в конце месяца на милостиво разрешенное «законное свидание» мать не узнала своего сына. Просто не узнала… В обычной серенькой русской женщине, рабски смиренно перенесшей гибель дочери и жуткий приговор сыну, вдруг проснулось животное. Хищник. Зверь. Обратно она ехала в холодной решимости сделать все для мести и освобождения мальчика. Скорей всего, у нее бы это получилось, в таком состоянии женщины творят невиданное, а уже наступившее полубезвластье помогло бы ей в ее гневе.

Но когда автобус был в полукилометре от окраины Читы, практически над ним разорвалась одна из американских боеголовок, мгновенно его испарив.