День омрачённый падает с колоколен, будто бы вдовье трепещущее покрывало. Этот цвет, эта дрема уходящих в землю черешен, это струенье дыма, наплывающего бесконечно и меняющего окраску влаги и поцелуев. Я не знаю, понятно вам это? Ночь нисходит, поэт одинокий слышит осени конский топот; и, растоптаны, листья страха шелестят в глубине артерий. В небе — что-то густое, точно язык воловий, некоторая неясность в небе и в атмосфере. Всё возвращается на своё место: неизбежные адвокаты, руки, бутыли с маслом, словом — все признаки жизни и прежде всего кровати, полные влаги кровавой; грязные уши подслушивают сокровенные тайны людские, убийцы по лестницам сходят, но дело не в этом, а в старом галопе осени старой; осени старая лошадь скачет своей дорогой. Осени старая лошадь с красною бородою, на губах — пена, а за осенью — дух океана и блуждающий запах могильного тлена. Эти дни, что с небес ниспадают, как пепел, этот пепел, который должны разнести по земле голубки, эти нити, сплетённые забытьём и слезами, это время, дремавшее долгие годы под колоколами, эти ветхие платья, эти женщины, видящие, как падают снежные хлопья, эти чёрные маки, взглянув на которые, люди прощаются с жизнью, — всё мне падает в руки, которые я подымаю к дождливому небу.