Возвращаться – плохая примета
Шрифт:
– Песни, говорю, поют.
– О господи! – Арина застегнула куртку, закинула ручки сумки на плечо и вдруг спохватилась: – Слушай, Валь, а Перцев-то чего запил? За компанию, что ли? А работа как? Или он в отгулах?
– Ох, господи, ну при чем тут отгулы, когда в его жизни такое… – она неопределенно повела рукой вокруг себя.
– Что такое? – Внутри снова неприятно заныло.
А вдруг Сашка запил из-за того, что Инка, поманив его, не приняла? Вдруг Арина тут совсем не при делах? Вдруг его запой спровоцирован дикой любовью к бывшей жене и дикой ненавистью к теперешнему сопернику? Из-за
– Ну, как? – Валечка подняла высоко вверх аккуратно выщипанные подкрашенные бровки. – Одна баба его бросила. Потом вторая.
– Вторая – это?..
– Да ты, ты! – не дала она ей договорить и хмыкнула неодобрительно: – И чего тебе надо, Ирка?! Хороший же мужик, а ты его выгнала?!
Она его не выгоняла, он сам дверью хлопнул и еще дурой ее назвал. И еще объясниться не захотел. Она, правда, не много о чем его и спрашивала. Про окурки спросила, про цветы еще, кажется. И что-то про Ваньку. Какую-то ерунду вроде.
А он обиделся вдруг. С чего? С того, что усомнилась в нем? Имеет полное право, между прочим, сомневаться! Инка была очень убедительной. И очень осведомленной казалась.
– Ладно, поехала я. – Она кивком простилась с Валентиной. – Посмотрю, что там можно сделать.
Сделать оказалось ничего практически невозможно. Мужики были пьяны в хлам. Неизвестно, сколько времени прошло с начала запоя Сячинова, но будто прошли годы. Уютную ухоженную квартирку Валентины он превратил в цыганский табор с разбросанными повсюду своими вещами, окурками на полу, пеплом на коврах, грязными тарелками и стаканами на всех столах и подоконниках.
И как она могла терпеть такое?!
– О, Арина Степановна, рады, рады, входите, – приветствовал Сячинов, встретив ее на пороге с опухшей мордой, босым, в полосатой майке и широченных шортах по колено. – Валюша звонила, сказала, что у вас для нас сюрприз. Так?
Он тут же вцепился в ее сумку и, невзирая на протест, вытряхнул через минуту все содержимое прямо на пол у входной двери. Достал бутылку и потрусил в прокуренную кухню. Она вообще-то даже не подозревала, что Сячинов курит. В кабинете никогда табаком не воняло. За Перцевым тоже дурной привычки не водилось. Чего так прорвало?
Арина собрала все свое добро с пола и пошла искать Перцева. В продымленной и загаженной кухне его не было. В комнатах тоже. Она даже для верности приподняла край скомканного одеяла на кровати Валечки, Сашка отсутствовал. Туалет был пуст. Но вот в ванной кто-то, как сказал бы Вася Ветров, зашкерился. Отчетливо слышался шум льющейся воды.
– Сашка, ты тут? – Арина стукнула в дверь костяшками пальцев, шум воды тут же усилился. – Перцев, открывай!
Вода литься перестала, что-то загрохотало так, будто Перцев сорвал со стены Валин шкафчик. Потом отчетливое чертыханье – его голосом. И следом тишина.
– Перцев, открой! – Она стукнула в дверь уже кулаком. – Я ведь не уйду!
Тишина.
Она снова принялась дубасить в дверь, а в голову тут же полезли нехорошие мысли, что Перцев мог спьяну упасть в ванну и разбиться, что лежит теперь и истекает кровью. Силится что-то сказать и не может.
– Саш, ну Саша же!!! – взмолилась Арина, цыкнула на вывалившегося из кухни Сячинова с бутылкой и с призывом скорее похмелиться
и снова заныла: – Ну, открой, ну, пожалуйста! Саша…– Не откроет, – авторитетно заявил Сячинов и отхлебнул коньяк прямо из горлышка. – Он тебя боится, Воробьева.
– Я не такая страшная, чтобы меня бояться, – проворчала Арина, оглядела Сергея Ивановича, сморщилась брезгливо. – Не стыдно вам, Сергей Иванович?
– А чего? – Он поддернул шорты повыше. – Чего мне стыдиться, Воробьева?
– Сами пьете, позволяете подчиненным пить. Стыдно. – Она покачала головой, порадовавшись про себя, что может говорить ему это. Из числа его подчиненных вышла, а чисто по-человечески может и должна осудить. – Валя очень переживает. Думает, что вы от безысходности пьете. От разочарования!
– В самом деле?! – Сячинов пьяно вытаращился, икнул, снова пригубил из бутылки. Замотал головой со словами: – Дуреха, от дуреха! Я, может, никогда еще таким счастливым не был, как теперь! А что запил… Так напряжение у меня выходит, так-то вот, Воробьева. Все скомкалось как-то в один тугой ком, давило, давило, а тут вдруг все отпустило. И хорошо-то как… От разочарования… Вот дуреха, я щас ей позвоню, я ей…
Он нетвердой походкой ушел в комнаты и через минуту пьяно захихикал в трубку, защебетал что-то занятное. А Арина продолжила молотить в дверь ванной, не забывая уговаривать и ругаться.
Открыл Сашка неожиданно. У нее ребро ладони онеметь успело, когда он щелкнул шпингалетом и чуть толкнул дверь на нее. Арина распахнула дверь шире и ахнула.
Перцев едва стоял на ногах. Физиономия в окружности не уступала сячиновской, голова, футболка, джинсы и даже носки мокрые.
– Ты что, в одежде купался?! – У нее вытянулось лицо.
– Пытался умыться, Ирка, – с третьей попытки выговорил он, прищурил один глаз, глянул на нее вторым мутным, едва зрячим. – Пьяный я…
– Вижу. – Арина протянула руку, сдернула полотенце с крючка и начала вытирать ему волосы и лицо. – Господи, Сашка, ты алкаш, да?!
– Нет. – Он стоял, покачиваясь, но послушно. Позволил ей снять с себя футболку, вытереть плечи, спину, живот. – Я не алкаш, я несчастный человек.
– Почему? Ну почему ты несчастный-то?! – Она взялась за ремень его джинсов, потянула, расстегивая. – Снимай штаны, простудишься. Весь насквозь мокрый, идиот!
Штаны ей снять с себя Перцев не позволил, сноровисто поймал руку, крепко сжал.
– Не надо, Ир, – шепнул он ей в ухо и вдруг, сильно качнувшись в ее сторону, полез обниматься. – Я скучал по тебе, Воробьева. Так скучал, так скучал… Мне плохо без тебя.
– А сказать не мог? – Арина зажмурилась, обняла его за голые плечи. – Перцев, ты такой дурак!
– И ты дура тогда тоже, – возразил он и начал забираться к ней под куртку, дальше под кофту. Начал ловить губами ее рот. – Я тебя люблю, между прочим. И любил, наверное, давно, а ты мне про эту…
Под этой подразумевалась Инка, скорее всего. И упоминание о ней неожиданно отрезвило.
– Саш, остановись. – Она оторвала от себя его руки, отодвинулась, одернула одежду.
– Ну вот, опять! – хмыкнул он, зажмурился и замотал башкой. – А я знаю, что ты его все еще… Ваня, как же! Он же такой… А я кто?! Я… Я неудачник…