Возвращение домой

Обедали они в полном молчании, как всегда, и девушка та, дочь А-латы, опять ушла. Она приходила часто, к матери, то поговорить, то принести или унести что-нибудь, и всегда уходила быстро, не задерживалась, точно избегала лишних встреч с чужаком. А Джейк вспоминал её лицо, вспоминал всех тех гриффитов в день обыска. Ведь её же не было среди них! Это он помнил точно. Зрительная память, а особенно память на лица, у него всегда была отличной. И не мог бы он тогда её не заметить среди кучки почти одних стариков и старух.

Только после обеда, когда дочь А-латы унесла грязную посуду, а Джейк проводил девушку взглядом до самого порога, А-лата произнесла с улыбкой:

– Выздоравливаешь! Сам, без моей помощи. А я уже для тебя крестоцвет приготовила. Выводить тебя из твоего сна… А ты сам! Молодец!

Джейк круто повернулся к ней всем телом, глянул, нахмурив брови, так, будто не мог ни слова понять на этой странной разновидности гриффитского. Но он понял и смутился. Да, он и вправду пялился на девушку, как последний дурак.

– ещё вчера ты её совсем не замечал! – и А-лата рассмеялась. – Она красивая, правда? – продолжила с гордостью в голосе и во взгляде, – Даже для нас, для гриффитов, – при этом слове А-лата иронично усмехнулась, и Джейк понял, о чём она подумала: гриффиты не любили, когда их так называли, они к тому же с трудом выговаривали это слово, сочетание двух согласных «ф» им не давалось. Они чаще называли себя своим привычным им именем: «ларимны» – «дети леса».

Джейк вспоминал все эти подробности, связанные с жизнью гриффитов, удивлялся тому, откуда он всё это может знать, а А-лата между тем продолжала:

– Оно и понятно, почему ей пришлось вернуться сюда, домой. В городе сейчас совсем порядка нет. А до нас вообще никому дела нет, и не пожалуешься.

– В городе? – эхом отозвался Джейк, взглянув на А-лату. Ведь он хотел попасть в город. Сильно хотел. При упоминании о городе аж в груди тоскливо защемило. Но что его туда тянуло? Для чего он спешил в город? Для чего? Этого он не помнил.

– Да! Там много таких, как ты. Много! А вы, люди, – странные существа, вы, словно живёте для того лишь, чтоб причинять неприятности себе и другим.

Джейк молча проглотил этот упрёк, подумал с тоской и иронией: «Вот так тебе, человек! Ещё одна оплеуха, чтоб не попадал, куда не следует. А то родился человеком, среди людей, а сам теперь нас от дел отрываешь своими проблемами, своими болячками. Всё! Уходить отсюда пора! Спасибо! Спасибо за заботу и гостеприимство, но хорошего, как известно, понемногу…»

Он бы себя ещё долго раздражал подобными мыслями, но его отвлекла гостья. Аирка! Это была она. Взглянув на А-лату так, словно спрашивая разрешение, она бесшумно прошла через всю комнату, остановилась у стола. Джейк всё это время не сводил с гостьи взгляда, понял сразу: пришла по делу, сейчас спросит о чём-то.

– Тот человек, с тобой… – вся её решимость и твёрдость во взгляде, прямом, направленном прямо в глаза, сразу куда-то делись, стоило женщине рот раскрыть. – Парень второй… – Аирка замолчала, так и не сумев задать вопроса, волновавшего её всё это время с того момента, как чужаки эти посетили их посёлок.

А Джейк смотрел на женщину, видел, как дрожат её губы, как покрылось лёгким румянцем лицо, как растерянно моргнули огромные глаза с немым, но читающимся криком-вопросом: «Что с ним? Что с ним сделали?»

Опять этот Алмаар. Даже здесь ему повезло. Хоть один человек (прошу прощения, гриффит) вспоминает его добрым словом и с неподдельным участием. Хоть кому-то напоследок он сделал приятное, раз уж его до сих пор забыть не могут.

А Аирка молчала, не решалась заговорить снова. И чужак этот бесчувственный пялился на неё и даже не моргал. Неужели так и не понял, что от него нужно?! И почему они, люди, все такие бестолковые?

Она чувствовала, что ещё немного – и расплачется, но лишь выдохнула вместе с воздухом из груди:

– Янис… Что с ним теперь? Что с ним сделали? Где он сейчас? Вы знаете? Вы должны знать…

Она и сама не заметила, как перешла на «вы»; общаясь с людьми в прошлом, она по опыту знала, что у чужаков это знак уважения при обращении к тем, кого о чём-то просишь.

И тут уж всё недовольство за упрёки, всё раздражение на происходящее выплеснулись наружу. Джейк заговорил на Едином, нимало не заботясь, поймут его или нет, ему просто хотелось высказаться, излить накопившийся гнев за ненормальное, по его мнению, отношение к себе:

– И это так важно для вас, леди? Вас интересует судьба человека? Существа, годного лишь на то, чтоб доставлять неприятности и убивать себе подобных? – он почти слово в слово повторял слова А-латы, сказанные несколько минут назад, но он и вправду не понимал, как ни пытался, этого странного интереса к судьбе Алмаара. Подумаешь, провели вместе ночь! Для него это просто. Так себе – минутное развлечение. Даже останься он с нормальными мозгами, он бы и не вспомнил об этой гриффитке ни разу. Да и ей самой неужели не было видно, что это за тип? С такими связываться – себе дороже! Не любовь это совсем!.. Раньше надо было думать! А теперь? Да что теперь?..

– Он же человек, этот Алмаар! Такой же, как и я! Как все мы в городе… Так какое же тогда у вас до нас дело? Какое? Любопытство? Интерес? Или что-то другое?.. Я не понимаю, леди! Не понимаю вас и ваш интерес! – взгляд в сторону А-латы, – Может быть, я просто глуп и неправильно представляю себе вашу жизнь… Скорее всего так и есть… – Джейк замолчал, задыхаясь, чувствуя, как горят лёгкие. Он давно так много не говорил, и хоть и говорил ровным голосом, старясь лишний раз не напрягаться, бесполезно.

Несколько минут сидел, ждал, пока уймётся боль, и перестанут дрожать пальцы. Странно, и откуда эта психованность? Раньше же умел сдерживать эмоции… Да и в чём она виновата, эта гриффитка? Надо ей знать про Алмаара, значит, надо. Только ведь я и сам ничего не знаю, так, со слов очевидцев. Он поднял голову с трудом, почувствовал вдруг, что очень устал и хочет спать, но заговорил всё же ровным спокойным голосом, и от этого как будто немного зловещим:

– Его накачали «Триаксидом». Не советую вам знать, что это за дрянь. После него одна дорога – в «психушку». Спросите тех, кто знает, что такое, психлечебница. И не выйдет оттуда Алмаар уже никогда. Никогда! Он сейчас и себя в зеркале не узнает… И это неизлечимо, ведь мы, люди, народ слабенький. Нас легко из строя вывести, и убить легко и дураками сделать – тоже!