Возвращение мастера и Маргариты

– Сделаем подробную опись, вы глянете, отметите своей ручкой, что куда, - согласился коротышка.

В голове Пальцева зашуршала двойная арифметика. Первое соображение было чисто практическим: никто не способен оценить клад, а следовательно, при дележке, компаньоны его непременно обжулят. Второе касалось высоких материй: духовного права на владения сокровищем. Ведь что получалось клад, найденный в сегодняшней демократической России, достанется государству - бандитскому и грабительскому. Клад, раскопанный в условиях самодержавной власти принадлежит рачительному хозяину, пекущемуся о благе народа, о его исторической памяти. Следовательно, сокровища должны обнаружиться несколько позже, после того, как Хозяином станет Пальцев. А до этого времени пусть полежит на своем месте. Иностранцев, разумеется, придется убрать.

– Поздравляю! Потрясен до глубины души, - широко и восторженно улыбнулся Пальцев Мефистовичу.
– Счастлив, что судьба послала мне таких компаньонов.

– А мы не довольны, - грек с громким лязгом захлопнул тяжелую крышку, погасив алмазную игру. В пещере воцарился опасный, давящий сумрак. Нехорошие мысли полезли в голову Альберта Владленовича. Фонарик на каске Мефистовича светился неоновой зеленью, а лица совсем не было видно.

– Истинные компаньоны в такой ситуации не должны держать камень за пазухой. Вы уверены, милейший, что ваш генератор, на который мы возлагаем серьезные надежды и за который щедро платим - не технический казус и не детская игрушка?
– строго проговорил он, и голос заухал, как в бочке.

– Позвольте, на карту поставлено будущее страны! Моя жизнь, в конце концов!
– благородно возмутился Пальцев, заметив, что срывается на фальцет.

– А если бы какой-то сообразительный и очень сведущий друг шепнул вам на ушко, что расчеты не верны? Не технические - ваши личные, - настаивал грек.

– Не понимаю, к чему вы клоните...
– пожал плечами Пальцев, вспотев под проклятым комбинезоном, словно в сауне.

– Уточняю, - Мефистович присел на угол контейнера, как страдающий родственник на край могильной плиты. Скорбь пронизывала его траурную позу. И не синий комбинезон, а черное одеяние облегало жилистое тело - угольная ряса, из под которой сверкнул серебряной шпорой театральный какой-то сапог.

"Глюки" - подумал Пальцев. И резонно предложил:

– Здесь душновато, господа. Обсудим ситуацию чуть позже на свежем воздухе.

– Сейчас и здесь, - пророкотал грек.
– Да и обсуждать, собственно, нечего. Я категорически настаиваю на следующем: вы навсегда забываете о своих смехотворных амбициях, наглых, жестоких, идиотских планах. Вы исчезните из Москвы, словно и не бывало. Денег в европейских банках у вас достаточно. Можете прихватить отсюда все, что понравиться. Подарок фирмы за послушание.

– Это ошибка, господа! Обидная ошибка!
– горячо запротестовал Пальцев, внезапно догадавшись, откуда произошла утечка информации. И тут же увидел предателя. Из глубины невидимого коридора появилась Белла. Ослепительная и пугающая. Узкое чешуйчатое платье облегало гибкое тело, а по нему как на неоновой рекламе пробегали цветные лучи. Ярко алый рот широко улыбался. Похоже было, что вся она прозрачная, лишь вполне ощутимо щерились острые длинные клыки.

– Разве можно доверять женщине? Да еще такой!
– возмутился Альберт. Изабелла Аркадьевна не может простить мне верность супруге. Я не имею морального права развестись с больной женщиной!
– Все менее уверенно восклицал он, пятясь.

– Кончай выступать, не на собрании, - приблизившись вплотную, Белла обняла Альберта за шею холодной и липкой рукой.
– Соглашайся, милый. Я не оставлю тебя.

Липким и холодным оказалось и ее обнажившееся тело, льнущее к потерявшему вдруг свой комбинезон, совершенно голому Пальцеву. Алые губы впились в его шею, присасываясь, словно пиявки. Пару раз охнув, и пропищав Осинскому: "Стреляй!", Пальцев потерял сознание.

Во флигельке "Холдинговой компании" было тепло и уютно. Возлежа на диване среди царских подушек трагически погибшего итальянского модельера, Роланд вращал свой глобус - вернувшись из подземелья, он просматривал мировые новости. Забавным казалось не только то, что светящийся шар совершенно похож на снимок Земли из космоса, но что висел он в воздухе абсолютно без всякой подставки, а информация поступала буквально из первых рук - без малейшего искажения и проницательного вмешательства комментатора.

– У арабов жуткие беспорядки, на здешнем Кавказе сплошной мрак. Меня поражает терпеливость людей... Ну скажи, кем надо быть, что бы равнодушно взирать на все это?
– Роланд оттолкнул кончиком парчовой тапочки глобус и тот уплыл в глубь комнаты с легкостью воздушного шара.

– Вы стали сентиментальны, экселенц. Дает о себе знать негативное влияние здешнего климата, - заметил пристроившийся у камина с книгой Батон.
– Где вы еще видели такой мерзкий август? И знаете, погоду испортили большевики. Вот здесь И.С.Тургенев пишет: "...который год стояло сухое, жаркое лето".

– Все портится. Их погода, их большевики, их демократы, мои нервы и даже мое хваленое бессмертие. А началось с колен! Тому, кто претендует на вечную жизнь, надо поменьше сгибать колени.

– А вы знаете, экселенц, не все так плохо. Есть отдельные позитивные впечатления, - солидно заметил Батон.

– Что-то произошло, пока мы копались с горшками русских царей?

– Произошло, экселенц, - Батон отложил книгу и присел на краешек кресла в позе услужливого секретаря.
– Вы отбыли на объект, а в нашем фонде сегодня приемный день! И кому пришлось сесть за стол де Боннара и принимать посетителей?
– Ба Тоне. В собственной черкеске. Уверяю, экселенц, одежда производит на людей значительно более сильное впечатление, чем мы предполагали. Он прямо весь расплылся и говорит: - Я не сомневался, что вы из наших!

– На прием явился черт?

– Ах, экселенц, черти здесь пока не в моде. Я имею в виду, естественно, внешний вид - шерсть, копыта и все такое. Пока не носят. Не из ложной скромности. Полагаю, из соображений гигиены и чисто практических ну кто, кроме котов станет тратить по несколько часов в сутки на вылизывание собственного костюма и обуви?

– Так кто же назвался нашим?

– Имелся в виду мой кавказский наряд. Сюда приходил работник рынка по имени Синагог - защитник купцов всякой такой... ну, не русской национальности.

– Синагог? М-да... Выходит, не черт и не чеченец?
– изображая серьезность, Роланд расспрашивал сияющего от сознания хорошо проделанной работы кота.

– Экселенц, я не уверен насчет его национальных корней. Но это не главное. Господин Синагог весьма толково обрисовал положение на подведомственном ему торговом фронте и подарил нам досье, аккуратно собранные на своих конкурентов. Ситуация неприятная. Мафия, экселенц, коррупция, торговля наркотиками и прочий криминал.

– Так наш благотворительный фонд взял на себя полномочия правоохранительных органов? Не знал. Поздравляю.

– Оказывается, у нас дело поставлено значительно лучше, экселенц! В органах тоже ничего не делают, но берут значительно больше. Господин Синагог был счастлив, что я взял в рублях и совершеннейший мизер - хватило лишь на полное собрание сочинений Тургенева. Меня, в основном, про Му-Му интересовало.

– Ты взял деньги!?
– разнервничавшись, Роланд зажег свой кальян и затянулся, выпуская голубой дым через ноздри.

– Нельзя обижать людей. Нельзя оставлять без надежды. Вот Шарль никакие сигналы общественности не оставлял без внимания. Я действовал в русле его принципов, принципов гуманизма. Я обещал просителю и слово свою сдержу. Сегодня там всех перестреляют, на рынке этом.