Возвращение на Бикини

Совесть у попечителей была чиста: оккупанты Бикини выплатили совету перемещенной общины единовременную компенсацию в размере 25 тысяч долларов. Бикинийцев, считая детей, родившихся в изгнании, насчитывалось уже 330 человек, так что на душу пришлось по 75 долларов. Наличными! И пока они почивали на этой куче денег, их благодетели, как и подобает заботливым отцам-опекунам, поместили на их счет в банке сумму в 300 тысяч долларов, которые приносили 3 процента в год. Так что бикинийцам раз в полгода причиталось по 12 долларов на человека.

Когда непогода не позволяла казначею высадиться на Кили, островитяне ожидали этой милости с той же тревогой, с какой немощные старики-пенсионеры ждут задержавшийся на почте денежный перевод.

О, Джуда и алабы не рассчитывали что-либо купить на эти деньги. Платили их не регулярно, да и к тому же на Кили магазинов не было, а если они и заказывали продовольствие на Джалуите или Кваджалейне, то получали его лишь спустя много месяцев.

Джуда с нетерпением ожидал прибытия казначея, чтобы передать начальнику «бамбуков» жалобу. Нет, доллар был не в чести на коралловом острове. Пять-шесть месяцев в году обитатели Кили чувствовали себя потерпевшими крушение. Местных ресурсов не хватало для жизни. «Море неприступно. Болота кишат насекомыми, разносящими заразу. Если кто-то заболевает в период дождей, он обречен на смерть — ведь лечить здесь некому».

— Очередные жалобы, — вздыхали американцы. — Им не угодишь… Сколько ни делай — все плохо!

* * *

— Наши отцы были отважными мореплавателями. Не суди по Кили.

После «кайота» (ужина) Томаки усаживался рядом с отцом. Сын Джуды успел вытянуться за это время, кожа у него такая же коричневая, как у остальной детворы, волосы черные, губы пухлые. Однако он отличался тонкими чертами лица и внимательным взглядом. Мальчик слушал иройджа, жадно впитывая в себя знания, которые пригодятся ему, когда он, в свою очередь, возглавит маленькую общину.

Золотое время всплывало перед его взором во время рассказов отца. В день эвакуации с Бикини Томаки был совсем крошкой: мать, садясь в лодку, прижимала его к груди. Ему едва исполнился год. Дети не помнили, да и не могли помнить родной земли, не могли представить себе, что их предки жили без посторонней помощи, владели искусством рыбаков, мореплавателей, строителей.

— Наши отцы умели строить пироги, которые были тяжелее, зато ходили быстрее. Каждый мужчина мог управлять его. Удочки, сети и веревки плели из прочных растений, а крючки вытачивали из перламутровых раковин. С такой снастью ловили крупных рыб, даже тунца.

Подростки учились на мелководье ловить рыбу корзиной цилиндрической формы с крышкой-ловушкой. В качестве приманки туда клали мякоть кокосового ореха, комок водорослей или раков-отшельников. Такими корзинами перегораживали пролив между рифами и брали рыбы ровно столько, сколько было необходимо для пропитания, а остальную выпускали обратно в море.

Женщинам не полагалось смотреть на мужчин, выходивших в море. Пока пироги вновь не вытаскивали на песок, они отворачивались от лагуны или набрасывали на лицо платок. Зато в полнолуние устраивалось празднество, в котором участвовали и девушки. С началом отлива дозорные забирались на пальмы, окаймляющие лагуну. Как только их острый глаз замечал в ппозрачной воде косяк рыбы, они подавали сигнал. Юноши и девушки, встав полукругом, гнали рыбу к берегу.

Загонщики шли с веселыми криками и пением, хлопая по воде ветками и циновками. Начиналась большая охота. Все от мала до велика заходили в воду и хватали рыбу голыми руками. Старые и молодые, мужчины и женшины наполняли рыбой корзины, шляпы, передники. Праздник затягивался далеко за полночь и продолжался при свете факелов. Девушки снимали юбки и пользовались ими как сетями. Юноши стрелой уносились на пирогах в лагуну, размахивая факелами, чтобы привлечь летающих рыб. Те выскакивали из воды на свет, и их на лету ловили сетями.

— Видишь наш дом, сын мой? Он сделан из американских материалов. Деды и отцы чувствовали бы себя в нем неуютно. Американы говорят, что их постройки долговечнее наших. Но в них нет спасения в жару, а вот кровля и стены из сухих листьев пандануса хорошо сохраняют прохладу.

Каждый год семейство строило себе новый дом. Он строился неделю, а на седьмой день все участвовавшие в работах приглашались отпраздновать новоселье.

В день пятнадцатилетия отец дал Томаки подержать (это считалось большой честью) изготовленные из костей и раковин инструменты, которые иройдж хранил в сундуке: шило из акульего зуба — им пользовался дед — и коралловый скребок — бабка чистила им клубни таро. А потом появились японцы и американцы и привезли инструменты, сделанные на фабриках.

Джуда постепенно обучал Томаки сложной науке управления общиной. Сам он очень исхудал, им овладевали приступы внезапной слабости — какой-то скрытый недуг точил его. Иройдж страстно желал привить детям, родившимся в изгнании, любовь к родной земле. И так уже некоторые обычаи исчезли под влиянием немецких пасторов и военной оккупации.

Все меньше людей понимали тайный смысл ритуальных обрядов. Следует ли учить ему Томаки и сыновей других алабов? Да. Хотя бы для того, чтобы они могли отправлять культ «Ламорена» — земли предков: бикиниец со дня рождения и до самой смерти должен хранить верность своему острову. Дети достаточно хлебнули и трудностей кочевой жизни, и протестантского пуританства; они растут в окружении дешевых фабричных поделок. Но они должны знать свою историю, свое происхождение и не думать, что прошлое ушло безвозвратно.

Джуда и члены совета, беседуя с подростками, каждый раз сравнивали Кили с Бикини: там, на севере, в 800 километрах отсюда, лежит самая прекрасная на свете земля, корона зеленых островов. Создатель пролил над ней слезу умиления — иначе не объяснишь по* явление столь чистой и прозрачной лагуны.

По воскресеньям хор девушек пел гимн возвращения:

«Мне грезится родимый остров…»

Голоса, подхватывающие припев, то подымались, то затихали волной неизбывной грусти. На эту волну садились птицы, издавая гортанный клекот, похожий на рыдания. Псалом разбивался о тюремную стену из рифов вокруг Кили!

«Всевышний дал нам землю, Изготовил остров для жилья».

Вдохновленный вечерними рассказами старших и воскресными песнопениями, Томаки умудрился сделать макет Ламорена — клочка земли в океане, ради которого стоило сражаться и даже умереть. Он выводил на песке очертания короны, разноцветными ракушками помечал расположение островков. Бикини — центр жизни — символизировал большой плоский камень. Томаки украшал его белыми и розовыми лепестками, травинками, словно кондитер, колдующий над праздничным тортом. Он разделил камень на ряд полосок:

— Это семейные наделы, — пояснял сын иройджа своим приятелям. — Там, на Бикини, межи отмечены краснолистым кустарником или насечками на стволах кокосовых пальм.

В сумерках подростки входят по пояс в темное море. На девушках лишь коралловые бусы. Каждая бусинка символизирует один из 27 островков Ламорена. Вода обтекает их тела и поднимает бусы, когда они приседают. Ореховые скорлупки, которые они пускают, отправляются в плавание на далекий атолл, а девушки становятся хранительницами надежды. Эти вечерние купания не что иное, как ритуал.