Возвращение на Бикини

Крабы стали хорошими индикаторами радиоактивного заражения природной среды. Максимально допустимая суточная доза равнялась 88 пикокюри. Прожорливый краб накапливал из растений и минеральных солей почвы необходимые для «производства» панциря элементы, а с ними стронций-90. Периодически во время линьки он сбрасывал с себя скорлупу — таким образом, радиоактивные вещества снова проникали в землю. Растения «обманывались», принимая стронций и цезий за кальций и калий.

Неизвестность витала над будущим. Ученые не были уверены, сумеет ли время залечить все раны. Экспериментаторы еще не обладали данными о влиянии слабых доз радиоактивности на генетический аппарат. Разве можно определить действие одной выкуренной пачки сигарет на жизнь человека? Никто не мог взять на себя смелость утверждать, что даже незначительное воздействие радиоактивности не отражается на генетическом материале. Риск появления дефектных генов в последующих поколениях не исключался.

* * *

С некоторых пор сказочника дри-канана стали посещать во сне кошмары.

Вот он выходит из церкви и хочет спуститься к морю. Но ноги сами почему-то ведут его к центру острова. Каждый шаг стоит неимоверных усилий. Шум волн не доносится больше до его ушей… Обессиленный, он надает на землю и ползет, ползет. В рот набивается песок, солнце немилосердно печет голову. Агония близка. Он вот-вот умрет от солнечного удара, так и не ощутив ласковой прохлады моря.

Вокруг какие-то гигантские белые скелеты, застывшие в странных позах, — чудовищное зрелище. Должно быть, по этому пути страданий двигались и другие существа, так и не сумевшие достичь заветного моря.

Он слышит мощный вздох. Нет, это не он испустил дух. Перед ним на песке лежит умирающая зеленая двухметровая черепаха. Ей уже лет сто, но она могла б прожить еще два века. Ее не ранил человек, она не попалась в ловушку — ее убило солнце, как и других ее сестер, очутившихся в центре острова. Старый алаб заползает на кладбище морских черепах. Нет сил шевельнуть рукой или ногой, чтобы прийти на помощь издыхающему существу.

…Раньше мы знали песни, помогавшие черепахам доползти до берега. Я знал их наизусть и часто пел на языке ларойдж. Но ни один звук не вырывается из пересохшего горла!

Когда мы жили в краю Ламорен и духи предков хранили нас, я часто видел на рассвете, как черепахи медленно ползут к морю. Ночью они выбирались на песок и зарывали яйца, а потом возвращались в родную стихию.

Черепахи потеряли чувство ориентировки. Они забыли «путь жизни». Либокра отравила водоросли, которыми они питались, и их разум поразил недуг…

В другую ночь сказочнику снилось, будто он идет по тысячам птичьих яиц, из которых никогда не вылупятся птенцы. Большие фрегаты и хохлатые рифовые цапли напрасно высиживали потомство. Старик считал' полнолуния, тревожился вместе с птицами. Но однажды поутру птицы улетели, бросив яйца.

В кошмарах алабу грезилось, что он видит рыбу с выпученными глазами, которая карабкается по стволу пальмы за насекомыми и застревает в ветвях, не в силах спуститься.

— Скажи нам, где все это происходит? — спрашивали его юные слушатели. — Назови имя этой земли. Может быть, это Бикини?

— Не знаю. Я просто рассказываю вам то, что иногда вижу во сне…

Родители как могли успокаивали детей. Старик городит чепуху, он болен. Островитяне давно уже не верят дри-кананам. Странно другое — почему американцы, приезжающие со своих секретных баз, никогда не произносят при них имя Бикини…

17

Тодд Дженкинс сидел на носу баркаса, перевесив босые ноги через сундучок с вещами. Волна, откатившись от рифа, обдала его белой пеной. В нескольких саженях от берега Кили кормчий спрыгнул в воду и стал подталкивать баркас к берегу. Выгрузка доставляла немало хлопот — надо успеть выскочить и перетащить груз до того, как с грохотом накатится очередной вал. Дженкинс старался изо всех сил, но все же его сбило с ног.

Было раннее утро. Все население столпилось на берегу, мокро блестевшем от луж прибоя. Дети бросились навстречу гостю, осторожно ступавшему по слою ракушек и коралловых обломков.

— Йокве, — приветствовали его ребятишки, поблескивая зрачками и не без труда разжимая зубы: рты у них были набиты беловатой массой плодов хлебного дерева.

— Йокве, — приветствовали его женщины, прижимая отечными руками к груди младенцев.

— Йокве, — торжественно произносили главы кланов, протягивая руки.

Церемония затянулась. Каждый мужчина внимательно вглядывался в лицо гостя. Женщины смотрели на него исподтишка. Девушки смущенно прыскали в кулачок.

Джуда, которого поддерживал за локоть Томаки, надел на шею гостю гирлянду цветов. Островитяне впервые видели такого американца — бородатого, босоногого, в вылинявшей майке; «бамбуки» с военных баз выглядели совсем иначе. Вместо надписи «Армия США» на груди у него красовалась выведенное большими буквами «Я вас люблю». Точный эквивалент «Йокве юк».

Джуда не мог взять в толк цели его приезда. Гость — не врач, не пастор, не студент профессора Мейсона, собирающий материал об этнографических особенностях местного населения и природных ресурсах. Визитеры не балуют Кили, но их появление даже на несколько часов выводит заброшенный остров из тягостного оцепенения. А этот американец совершенно не похож на матроса с каботажного судна, еще меньше — на представителя администрации. Он намерен пробыть целый год на Кили среди потерпевших крушение людей… как это он сказал… «с миссией мира»?

Это выражение неприятно резануло слух иройджа: двадцать лет назад американский коммодор попросил их убраться с Ламорена во имя мира. Нет-нет, успокоил старика Тодд Дженкинс, он не служит в армии, он вообще никак не связан с теми, кто делает или испытывает Бомбу.

Один из самых уважаемых членов совета старейшин, Лоре Кеджибуки, повел молодого гостя в общинный дом. По дороге он остановился и церемонно подал американцу кокосовый орех. Старейшины молча ждали, пока Дженкинс утолит жажду.

— Я знаю о ваших страданиях, — наконец произнес тот. — Но я приехал не затем, чтобы помочь вам составить очередную жалобу. Я не собираюсь инспектировать здесь что-либо. Я просто буду жить с вами, так же, как вы. Это будет самым верным свидетельством..!

* * *

Когда Тодд проснулся, все юные члены клана давно уже умылись и оделись. Алаб, сидя на пороге дома, брился. Женщины убирали опавшие листья, куриный пух и прочий мусор. На границе территории клана были вырыты выгребные ямы, а дорожки и аллеи, посыпанные толченым кораллом, блистали чистотой. Тодда пригласили на «хабунг» — холодный завтрак; его ели руками. На пальмовых листьях лежало немного вчерашнего пюре из плодов хлебного дерева, несколько бананов; запивали все это пальмовым соком пополам с водой. Младенцев поили этим настоем бодрости из сосок.