Возвращение русской гейши
Шрифт:
Уже после запрета «Аум Синрикё», по сообщению Комитета по спасению молодежи от псевдорелигий, среди ее адептов прокатилась волна непонятных смертей, когда скоропостижно умирали мужчины 28–36 лет, и самоубийств, например, с балкона выбросился 12-летний мальчик, вовлеченный в «Аум Синрикё» своей матерью.
Через два дня, которые я провела в компании Тима, почти безвылазно сидящего в квартире, я улетела в Токио вместе с господином Кобаяси, его супругой и дочерью. Тим с удовольствием согласился пока пожить у меня.
Где боги живут?
Где обитают будды?
Ищите их
Только
Любого из смертных людей.
Минамото Санэтома
После дождливой прохладной погоды московского июля в Токио мне показалось невыносимо жарко. Сезон дождей окончился недавно. И богиня Аматэрасу заливала свою страну слепящими жаркими лучами. В первый день мне показалось, что я попала в огромную парилку. Директор нашей школы, преподаватель японского и большой знаток культуры, однажды сказал мне, что более точный смысл иероглифов, обозначающих Японию, не Страна восходящего солнца, а Страна солнечного корня. Если учесть, что по преданию все императоры, включая нынешнего Акихито, 125-го по счету, — потомки богини Аматэрасу, то это название содержит вполне определенный намек.
Поселилась я в небольшой квартире приятеля господина Ито, который жил и работал в Штатах и по полгода не бывал дома. Квартира находилась в южной части города в районе Минато. Семья Кобаяси жила в восточной части, в районе Кото, довольно далеко от меня. И это даже радовало, хотя господин Кобаяси настаивал, чтобы я хотя бы часть времени проводила с ними. Также он попросил ежедневно ему звонить.
— Ты гость моего города, — сказал он, когда мы приехали из аэропорта на поезде Нарита-экспресс на вокзал «Токио». — И я не могу оставить тебя в одиночестве.
От вокзала я решила добраться до квартиры на такси. Увидев машину с зеленым огоньком, по привычке двинула к ней под изумленный взгляд госпожи Кобаяси. И тут же остановилась, вспомнив, что в Токио зеленый огонек говорит о том, что такси занято. Когда я, наконец, села в свободную машину, господин Кобаяси наклонился и что-то быстро сказал шоферу. Тот внимательно слушал, периодически на меня поглядывая и улыбаясь. Потом кивнул и сказал:
— О’кей!
— До встречи, Таня, — ласково проговорил господин Кобаяси.
Я с легким удивлением заметила, что он с трудом сдерживает волнение.
— Не беспокойтесь, Кобаяси-сан, — сказала я и улыбнулась. — Если что, обязательно позвоню.
— И обязательно приезжай в мой дом погостить, — закивал он в ответ.
Я мельком глянула на улыбающееся личико Кихару и на недовольное лицо госпожи Кобаяси и молча кивнула, закрыв дверцу такси.
Квартира, в которой мне предстояло прожить почти месяц, понравилась с первого взгляда. Сразу же обрадовало то, что в ней кондиционер. Как только я вошла, то с невероятным облегчением почувствовала живительную прохладу. После парилки на улице мне показалось, что я попала в настоящий рай. Я бросила сумку на пол и у двери по привычке сняла обувь. Квартира состояла из гостиной, спальни и кухни. Она выглядела как невообразимое смешение стилей. Сразу было видно, что хозяин много путешествует по свету. В углу сияла лаком японская деревянная двухпанельная ширма, на которой на золотистом фоне цвели светло-фиолетовые глицинии и порхали бабочки. Рядом стояло обычное европейское кресло, покрытое шелковой накидкой, с вышитыми на ней пионами и бабочками, очень похожими на тех, что были на ширме. Так и казалось, что бабочки сели одновременно и на ширму и на кресло. Возле кресла высился торшер, что тоже было нехарактерно для японского жилища. Я невольно посмотрела на его плафон в виде розового стеклянного бутона, ожидая увидеть бабочку и там. И когда мой взгляд, скользнув выше, уперся в плоскую люстру, распластанную по потолку в виде цветных крыльев махаона, я улыбнулась. На полу лежали две циновки, сплетенные в форме бабочки и цветка. В стене, в непременной для японского жилища нише токонома, висел старинный на вид рисунок на свитке. Над пионовым кустом
зависла неизменная для этой квартиры бабочка. На полу стояла фарфоровая ваза с крышкой. На ярко-синем кобальтовом покрытии сияли золотые бабочки.«Здесь, видимо, обитает мужчина-бабочка, — подумала я, изучая огромный телевизор с плоским экраном, стоящий на ультрасовременной на вид подставке из стекла и серебристого металла, и аппаратуру под ним. — Странно, что телевизор не имеет форму крыльев!»
Но среди этого обилия бабочек я увидела две интерьерные куклы. И они обе явно изображали гейш.
Я заглянула в спальню, которую от гостиной отделяла традиционная раздвижная перегородка фусума. По сравнению с яркой цветной гостиной спальня выглядела просто и строго. Обычное татами и валик для головы вместо подушки. На всю стену раздвижной шкаф.
Кухня и ванная тоже оказались вполне привычными. Но традиционный чан фуро оказался на месте, и я первым делом наполнила его горячей водой. Скинув одежду, я забралась в чан, сев на корточки, погрузилась в воду до плеч и, закрыв глаза, полностью расслабилась.
«Так, с чего начну? — подумала я, когда вышла из ванной и упала на татами. — Необходимо позвонить госпоже Цутиде и договориться об уроках. Прежде всего, я здесь за этим. Пусть времени у меня немного, но за месяц можно кое-что успеть. И господин Ито настаивал. Во-вторых, неплохо бы встретиться с Митихиро».
Хаттори Митихиро, молодой японец, работавший адвокатом, был моим поклонником. Я с ним познакомилась в прошлый мой приезд в Токио. Он посетил потом Москву. И мы вновь встретились.
«И, конечно, я должна разыскать Антона, если он еще здесь», — улыбнулась я.
Когда я оказалась в Токио два года назад, то поселилась в небольшой гостинице в Мегуро. Антон, мой соотечественник, работал неподалеку в русском ресторане. Там мы и познакомились. И у меня о нем остались самые хорошие воспоминания.
«Хотя, возможно, он уже уехал и давно живет в своей Костроме, — подумала я и вытянулась на спине, неожиданно вспомнив, как Антон однажды засыпал мое обнаженное тело лепестками роз, когда я вот так же лежала перед ним. — Какой он все-таки был милый!» — улыбнулась я и почувствовала невольное возбуждение.
В этот момент зазвонил телефон, и я нехотя встала и подошла.
— Хай? — осторожно спросила я почему-то по-японски.
— Все в порядке, Таня? — услышала я бодрый голос господина Ито и невольно улыбнулась.
— Да, все отлично. Долетели хорошо. Я уже в квартире.
— Тебе там нравится? — заботливо поинтересовался господин Ито.
— Очень! Главное, кондиционер, — рассмеялась я. — А то в Токио жара немыслимая.
— А в Москве по-прежнему холодно и дожди, — вздохнул он.
— Здесь обитает мужчина-бабочка? — не удержалась я от вопроса.
— Что? — удивился господин Ито, а потом звонко рассмеялся. — Нет, Таня, мой друг программист и очень высокого уровня. Просто он помешан на известной гейше Чио-сан. Увидишь, сколько у него дисков с записями этой оперы. Он, когда узнал, что ты гейша, сам предложил эту квартиру для тебя. Ладно, девочка, отдыхай! Если что, звони.
Он отключился, а я еще раз внимательно огляделась по сторонам.
«Японцы верны себе, — подумала я и улыбнулась. — На работе он наверняка деловой и серьезный. А когда возвращается сюда, то грезит о прекрасной мадам Баттерфляй. Надо бы попросить госпожу Цутиду, чтобы рассказала мне об известных гейшах. Чио-сан, кажется, покончила с собой?»
Я вернулась в спальню и накинула халат. Потом занялась разборкой вещей. Настроение отчего-то резко упало. Я вновь вспомнила моего любимого. Перед внутренним взором появлялись картины нашей жизни с Петром здесь, в Японии. Только мы тогда поселились в городе Наха, столице префектуры Окинава. Как же я была тогда счастлива! Дни казались сияющими и беззаботными. Мой любимый был рядом, и я жила, окутанная его нежностью и страстью, и ничего не замечала вокруг. И как же нереально страшен был конец! Я вновь увидела перекошенное мукой лицо Петра и побелевшую руку, судорожно вцепившуюся в рукоятку кинжала, лезвие которого входило в его живот. И это резкое движение наискосок.