Возвращение в Оксфорд
Шрифт:
— Была, — сказала мисс Гильярд.
— Как я понимаю, одна сейчас на втором курсе, другая на третьем, — сказала Гарриет. — Кстати, а ничего не известно про Фаррингдона, который упоминается в письме к мисс Флаксман?
— Это самое интересное, — сказала декан. — Этот Фаррингдон учится, если я не ошибаюсь, в Нью-колледже, причем они были помолвлены с Каттермол еще до того, как поступили в Оксфорд, а сейчас он помолвлен с Флаксман.
— Вот как?
— И, как я поняла, в первую очередь — или отчасти — из-за того подметного письма. Мне рассказали, что, получив анонимку, мисс Флаксман обвинила мисс Каттермол и показала письмо Фаррингдону — в итоге молодой
— Некрасиво вышло, — заметила Гарриет.
— Да. Правда, та помолвка была не более чем семейной договоренностью, а теперь все просто признали fait accompli. [100] Но кажется, второй курс страшно всполошился.
— Понятно.
— Остается вопрос, — сказала мисс Пайк, — какие шаги мы собираемся предпринять? Мы спросили совета у мисс Вэйн, и лично я готова признать — особенно в свете того, что мы только что услышали, — что нам никак не обойтись без посторонней помощи. При этом ясно, что полицию сюда вмешивать нежелательно. Но тогда у меня вопрос: предполагает ли мисс Вэйн сама вести расследование? Или же она посоветует обратиться к частному детективу? Или что?
100
Свершившийся факт (фр.).
— Честно признаться, я в неловком положении, — сказала Гарриет. — Я хочу помочь, чем только сумею, но вы ведь понимаете, что такого рода расследование займет много времени, особенно если вести его в одиночку. Это место — проходной двор, и патрулировать его почти невозможно. Понадобился бы целый отряд агентов — и даже если нарядить их скаутами или студентками, это вызовет недоумение.
— А исследование вещественных доказательств тут не поможет? — спросила мисс Пайк. — Лично я готова предоставить свои отпечатки пальцев или подвергнуться любой другой процедуре.
— Боюсь, — ответила Гарриет, — что дактилоскопия не столь много дает на практике, как может показаться из книг. То есть, разумеется, мы можем взять отпечатки пальцев у всей профессорской, а возможно, и у скаутов, хотя им это придется не по вкусу. Но только сомневаюсь, что на такой грубой бумаге различишь какие-либо отпечатки. Кроме того…
— Кроме того, — подхватила декан, — в наши дни любой преступник знает, что нужно работать в перчатках.
— А если не знал, — мрачно заметила мисс де Вайн, до сих пор молчавшая, — то узнал только что.
— Черт! — вскрикнула декан. — Я забыла, что это одна из нас.
— Вот почему я говорила, — вставила ректор, — что нам не следует обсуждать методы расследования.
— Сколько человек держали в руках эти письма? — спросила Гарриет.
— Думаю, немало, — ответила декан.
— А нельзя ли устроить обыск… — начала было мисс Чилперик. Она была самой молодой из донов — невысокая, худенькая, застенчивая женщина, помощник тьютора по английской словесности, известная в первую очередь тем, что была помолвлена с младшим доном из другого колледжа.
Ректор не дала ей договорить:
— Прошу вас, мисс Чилперик. Воздержитесь от такого рода предложений. Возможно, вы кого-то предупредили.
— Невыносимое положение, — сказала мисс Гильярд. Она сердито взглянула на Гарриет, как будто невыносимое положение создала именно она. Что ж, в каком-то смысле так и было.
— Похоже, — сказала финансовый распорядитель, — что хотя
мы сами позвали сюда мисс Вэйн, ни последовать ее совету, ни даже выслушать его мы не в силах. Сцена в духе Гилберта и Салливана. [101]101
Уильям Гилберт и Артур Салливан — создатели четырнадцати комических опер, крайне популярных как на момент написания (конец XIX века), так и позже.
— Давайте спросим напрямую, — предложила ректор. — Вы советуете обратиться к частному детективу?
— Только весьма необычному, — сказала Гарриет, — обычный бы вам совсем не подошел. Но я знаю одну организацию, где вы можете найти нужного человека и рассчитывать на полную конфиденциальность.
Она вспомнила о мисс Кэтрин Климпсон, содержавшей машинописное бюро, которое на самом деле было женским детективным агентством и занималось мелкими расследованиями. Агентство давно стало самоокупаемым, но Гарриет знала, что основано оно на деньги Питера Уимзи. Она была одной из немногих людей в Королевстве, кто это знал.
Мисс Эллисон кашлянула.
— Плата за услуги детективных агентов, — заметила она, — будет странно смотреться в годовом отчете.
— Думаю, это разрешимо, — сказала Гарриет. — Я лично знаю это агентство. Возможно, плата и не потребуется.
— Это неправильно, — сказала ректор. — Работа конечно же должна оплачиваться. Я готова взять расходы на себя.
— Так тоже неправильно, — возразила мисс Лидгейт. — Разумеется, мы на это не согласимся.
— Может быть, я сначала спрошу о размере гонорара? — предложила Гарриет. Сказать по правде, об этой стороне дела она ничего не знала.
— Спросить не помешает, — согласилась ректор. — Между тем…
— Я хотела бы предложить, — сказала декан, — оставить все это дело на рассмотрение мисс Вэйн, поскольку она единственная в этой комнате вне подозрения. Возможно, на свежую голову ей придет какая-нибудь мысль, и с утра она вам ее изложит. Или не с утра — ведь с утра у нас церемония открытия и визит лорда Оукаппла, — а в какое-нибудь другое время.
— Хорошо, — сказала Гарриет в ответ на вопросительный взгляд ректора. — Так и решим. И если я придумаю, чем могу быть вам полезна, то сделаю все, что в моих силах.
Ректор поблагодарила ее.
— Мы все понимаем неловкость нашего положения и постараемся как можно скорее решить это дело. И еще: что бы ни думала и ни чувствовала каждая из нас, совершенно необходимо отгонять все смутные подозрения и стараться не говорить ничего такого, что звучало бы как обвинение. Ничто так не разрушает научное сообщество, как атмосфера взаимного недоверия. Со своей стороны повторю, что всецело доверяю каждому члену профессорской. Я буду стараться сохранить непредвзятость ума и вас, коллеги, призываю к тому же.
Доны с этим согласились, и встреча окончилась.
— Что ж, — сказала декан, когда они с Гарриет шли по направлению к Новому двору, — в жизни еще не была на таком неуютном собрании. Дорогая моя, вы бросили бомбу!
— Боюсь, что да. Но что мне было делать?
— Разумеется, нечего. Боже мой! Легко ректору говорить о непредвзятости ума, но мы теперь будем отчаянно гадать, что думают о нас коллеги и не даем ли мы повода заподозрить нас в сумасшествии. Вот эта-то подозрительность — самое страшное, понимаете?