Возвращение в Петроград
Шрифт:
— Командир отряда особого назначения Первой конной армии, есаул фон Унгерн! Представьтесь, господа! — зыркнув исподлобья, произнёс кавалерист.
— Я Керенский, это господа Некрасов, Львов, Родзянко…
— Простите, а где господин Гучков? — неожиданно произнёс Унгерн.
— Аа…э… ему этот варнак оттяпал руку! — выпалил Львов. — Его увезли в госпиталь!
— Нападэние на постовой! — спокойно произнёс Ахмет в ответ на вопросительный взгляд барона.
— Господа. прекрасно! Я как раз вас и искал! У меня приказ вас проводить! Прошу следовать за мной и моими людьми.
Кавалеристы быстро рассредоточившись, взяв делегатов в кольцо, что-то вроде охраны или конвоя. Пошушукавшись, делегаты решили последовать в их сопровождении, уверенные, что их доставят в целости и сохранности
(Роберт Николаус Максимилиан фон Унгерн-Штернберг, по-простому Роберт Фёдорович в годы Первой мировой войны)
[1] Горлатные шапки — высокие парадные цилиндрические головные уборы с парчовым (чаще всего) верхом, которые шились из меха на горлышках пушных животных, что-то вроде шестисотого мерина пятнадцатого века.
Глава тринадцатая
Александра Федоровна чувствует себя императрицей
Глава тринадцатая
В которой Александра Фёдоровна чувствует себя императрицей
Гатчина. Царский дворец. Покои теперь уже вдовствующей императрицы
24 февраля 1917 года
Не важно кто ты такой на самом деле, имеет значение только то, кем ты себя ощущаешь
(Феокрист)
Алиса, принявшая православие (ибо Петербург стоит мессы) и именующая себя Александрой Фёдоровной (ибо именно так ее назвали при крещении), была натурой деятельной и любящей всё держать под контролем. Увы, болезнь дочери и боязнь, что заразное заболевание может привести к недугу и других ее детей, особенно цесаревича Алексея заставило государыню на какое-то время забыть о супруге, который отбыл в ставку, вызванный срочной телеграммой нового командующего Алексеева. Александра Фёдоровна хотела б узнать, что за такая срочность нарисовалась на их историческом горизонте, но вот как-то руки не доходили, а Никки взял да так быстро помчался в Могилёв… Как будто его кто-то шпынял… неужели очередная балеринка на горизонте нарисовалась? Как ее Кшестинчкая? А!… не важно. Вообще-то Алис была уверена, что никуда из-под ее каблучка муженек не денется. Вообще никуда! Но, будучи женщиной умной (конечно, по-своему, умной только ради себя и своей власти), понимала, что легкие увлечения на стороне супружеству не повредят. Главное, чтобы ЕЁ муженек был под ЕЁ каблучком! И никак иначе! В последнее сремя ей стало казаться, что война делает супруга каким-то более отдаленным, но дети, особенно больной Алеша, делали их связь только крепче. Но выяснить все-таки не мешало бы… На всякий случай. Поэтому неожиданный визит подруги (не побоюсь такого слова, хотя и представить себе, что эта холодная, властная женщина завела себе подругу было сложно, скорее всего статус этой дамы был «агентесса влияния») был как нельзя кстати.
— Аннушка! Я так заждалась тебя!
Противно скрипнула инвалидная коляска, в которой в покои императрицы слуга перемещал госпожу Вырубову. Анна Александровна в пятнадцатом году попала в железнодорожную катастрофу, посему была привязана к инвалидному креслу. Правда, она могла передвигаться и на костылях, но не во время визита к подруге-императрице, в самом-то деле! В свое время ей повезло стать городской фрейлиной, то есть дамой, которая дежурила на балах и во время торжественных выходов Александры Фёдоровны. Так она сошлась с государыней и стала близким человеком в императорском окружении.
Хотелось сказать, что Вырубова влетела в покои
императрицы, хотелось бы, но это было неправдой, ее спокойно и даже торжественно вкатили в кабинет государыни, вот только она, казалась, готова была выпрыгнуть из кресла, от нетерпения. Имела ли она какое-то влияние на государыню? Несомненно! Причем не всегда положительное. Один только факт появления в семье Романовых Распутина (кто бы что ни говорил о его влиянии на государя) очень серьезно ударил по репутации царского семейства. Но вот на Николая Вырубова влияния не имела, оно было опосредованным, через императрицу, но никак иначе. Сам государь обладал довольно упрямым характером, при внешней мягкости и даже показном добродушии, умел принимать жесткие решения, вот только воплощать их в жизнь получалось как-то плоховато. А еще был слишком семейным человеком и его многочисленные родственники (а Романовых расплодилось к этому времени как-то многовато) имели на него куда как большее влияние, нежели фрейлина, даже если та числилась подругой его жены.— Аликс, мне нужно с тобой поговорить! — после приветствия обратилась Вырубова к государыне с такой заговорщицкой физиономией, что та сразу же отослала прислугу и приготовилась слушать.
— Очень странные новости дошли до меня из Зимнего! — громким шепотом произнесла экс-фрейлина.
— Странные? –удивилась государыня.
— Никки не уехал в Могилёв! — уже совершенно тихо сообщила Вырубова наклонившись в кресле как моно ближе к государыне.
— Откуда тебе это известно??? — удивлению Александры Фёдоровны не было предела.
— Ну, у меня хорошие связи в железнодорожном ведомстве. После той катастрофы… в общем… Литерный состав императора остался на запасных путях! Но что еще страньше (удивительно, но Анна Александровна невольно повторила фразу, придуманную переводчиком для «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрола[1]) так это то, что государь не покидал Зимний!
— Что ты такое говоришь? — Аликс не могла поверить услышанному…
— И еще… Ночью в Зимний вызвали Боткина. И еще… в Зимний засобиралась СЕМЬЯ…
— Вся???
— Только самые важные персоны…
— Никки заболел? Ранен? Что случилось?
— Это неизвестно, но отец Александр тоже был вызван в Зимний с дарами и служкой…
— Какой служкой?
— А вот этого я не знаю.
— Ну что же, попробуем узнать! — лик государыни был грозным.
— Если с Никки что-то случилось… Это старуха там воду крутит… — под старухой императрица имела в виду вдовствующую императрицу, матушку Николая Второго.
— Мутит, воду мутит — поправила государыню Вырубова.
— Спасибо, милочка! — Сказала императрица тоном, схожим с шипением змеи, так что ее «подруга» постаралась вжаться в инвалидное кресло, что при ее статях было делом весьма непростым.
Государыня подошла к телефону, покрутила ручку и бросила недовольным голосом в трубку: «Зимний, абонент десять!»
Это был прямой телефон в кабинет императора.
— Телефон не отвечает. — сообщила оператор (в те времена телефонистками были, в основном, незамужние барышни).
— Тогда соедините меня с абонентом пять. — это был кабинет коменданта Зимнего, но и этот номер молчал. Государыня попробовала дозвониться к вдовствующей императрице, но ее секретарь сообщил, что государыня почивает и велела себя не беспокоить. На вопрос о том, что происходит в Зимнем и где, черт подери, ее супруг, ответил, что всё в порядке, а где государь, он понятие не имеет, ибо ему Николай Александрович не докладывает.
Этот ответ граничил с хамством, и государыня решила, что обязательно припомнит этот разговор секретаришке, когда вышвырнет его из дворца на помойку, где ему и место! Она не была злопамятной женщиной, но память ее никогда не подводила!
Вошедший лакей внезапно сообщил о том, что прибыла баронесса Буксгевден и просит ее принять. Императрица хотела вспылить, ибо еще одной подруге, которая, к тому же, была ее действующей фрейлиной, необходимости в докладе не было, но вспомнила, что Ники при отъезде приказал усилить охрану дворца и спокойствия его семьи. Вздохнула… На душе оставалось как-то очень тяжело и неспокойно. Неприятное предчувствие каких-то непредвиденных поворотов судьбы… но каких?