Возвращение

Потом я попросил официанта присмотреть за моей племянницей и выбежал на улицу.

3.

Воздух был свежим, стояла прохлада, и моё тело продрогло до костей. Дождь практически прекратился, лишь редкие капли лениво стучали по крышам домов. В этом непонятном, полусумрачном свете я быстрыми шагами направился в сторону дома Руфуса.

Все вокруг замерло, все еще больше стало напоминать выдуманный пейзаж, жалкое подобие реальности.

Я ощутил себя маленьким, невинным ребенком, слепо бегущим навстречу неизвестности, спотыкающимся и размазывающим слезы по румяным щекам. Где-то там была мать, которая просто обязана была идти мне навстречу. Улыбаясь, совершенно не зная о том, что ее чадо несется по пустынным улицам, вытянув руки вперед, озираясь по сторонам, проговаривая про себя какие-то невнятные слова.

На мгновение ребенок практически ослеп, его поглотила тьма. Скромные пятна света, появившиеся от уличных фонарей, изредка помогали ему прийти в себя, сконцентрироваться и продолжать путь. Куда же он направлялся? В голове был только образ, знакомый силуэт, который, подобно спасительному плоту, должен был появиться на горизонте. Но его не было.

Иногда мне кажется, что я так и остался стоять, совсем один, поглощенный мраком. Маленький ручки сжимались в кулачки, а поднятые к небу глаза улавливали слабые очертания нелепых, корявых облаков, проплывающих мимо. И ребенку было плохо. Ощущение вины, какой-то нелепой, глупой вины, из-за которой ему было страшно до одури, поедало его, заставляло сердце стучать чаще.

А что, если он пошел не той дорогой? Что, если мама уже дома, ждет его? Что, если всё, что он когда-либо делал, напрасно? Кто укажет ему верный путь и возьмет за руку, выведет к свету и никогда не оставит в одиночестве? На эти вопросы он не мог себе ответить, только выдумать. Выдумать всё – прошлое, будущее и настоящее. Огородиться, запереть в себе эмоции. Все. И просто бежать, ведь пока ты двигаешься – ты что-то делаешь. Ты живешь. Необязательно даже думать при этом, главное – куда-то идти, нестись сломя голову, выветривая из сознания любые, даже самые скверные опасения.

Когда я остановился на углу улицы и оперся рукой о стену дома, я вдруг осознал, что всю жизнь куда-то бежал и продолжаю делать то же самое.

Фонарей не было. Звезд тоже. Маленький мальчик прошел мимо меня, прокричав сквозь слезы «мама», и исчез. Я некоторое время смотрел на то место, где он стоял и глубоко дышал. Обернувшись, я понял, что заблудился, как тогда, в ту ночь, когда, возвращаясь из бара, забыл, где мой дом. Руфус не ждал меня, но, возможно, в прошлом меня ждала мисс Палет. Каждый день она играла мелодию, знакомую мне с детства, которую я так и не смог вспомнить. Эти ноты пробивались сквозь пелену жизни, старались вырвать меня из прострации, в которую я сам себя загнал, но что-то не позволяло им этого сделать. Что-то сдавливало мое сердце и разум, не пуская туда любое проявление заботы.

Ждала ли меня Сагита?

Обернувшись назад, мне вдруг стало страшно, что я больше никогда ее не увижу. Никогда. Она не будет странным, невнятным силуэтом моих кошмаров, о котором я редко вспоминал. Внезапно она стала для меня всем, превратилась в спасение, исчезнувшее спасение, и оно ускользало сквозь пальцы. Я сам его оставил, забыл, потерял.

– Том, – вдруг услышал я слабый, еле заметный голос.

– Сагита? – прошептал я.

– Том, где ты? – голос становился громче, он выплывал из смоляной темноты.

Я пошел ему навстречу, стараясь не упустить ни малейшего шороха. Сагита стояла неподалеку, на другой стороне улицы. Просто стояла, прижав руки к груди, и дрожала. Мокрой, ей так и не удалось обсохнуть и согреться.

– Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Я шла за тобой. Мне холодно.

– Ты должна была ждать меня в баре…

– Я не хочу там сидеть, одна.

– Сагита, это неправильно. Ты замерзнешь, простудишься…

– Том, пошли домой. – Она все еще стояла на другой стороне, совсем одна, такая маленькая и такая несчастная.

– Сейчас, я к тебе подойду, не уходи…

Я прибавил шагу, и внезапно нас разделил трамвай, который с шумом выполз откуда-то сбоку. В окнах я заметил слабый свет, там находились люди, много людей, буквально толпа. Мертвые, бледные лица смотрели в мою сторону. Они белой маской буравили меня глазами, а их изъеденная, гнилая кожа напоминала сырую землю. Трупы оставили после себя невообразимый смрад, который окутал мое тело с ног до головы.

Когда трамвай исчез из поля зрения, я подбежал к Сагите и обнял ее. Девушка отшатнулась в сторону, ее вырвало.

– Что с тобой? – озабоченно поинтересовался я.

– Боже, какой смрад! Что это? – Она плевалась желтой жидкостью, согнувшись пополам.

– Это трамвай… – отозвался я, понимая, насколько глупы будут обоснования моих галлюцинаций.

– Этот запах, он исходит от тебя.

– Что?

– Боже, Том. Это ужасно!

Я отошел в сторону, смущенно озираясь по сторонам. Какая болезнь меня постигла? Почему гниль поедала тело изнутри? Мне не хотелось находиться здесь, на этой улице, среди этих домов и рядом с этой девушкой. Медленно опустился на тротуар, встал на колени и, закрыв лицо руками попытался успокоиться. Сагита стояла напротив, обозлившись на весь белый свет.

– Какой же ты жалкий, Том. Что с тобой происходит? Возьми себя в руки. Мне холодно. Забери меня домой. Встань –и пойдем домой! – Она кричала, но слова отскакивали от меня в разные стороны. – Том, ответь мне! Том!

Девушка упала на колени возле меня, попыталась обнять, но невообразимая вонь моего тела вновь отшатнула ее в сторону.

Я потерялся. Бешенство волной накрыло меня. Схватив Сагиту, я прижал ее к своей груди, схватит слишком крепко. Она не могла дышать, она не могла сопротивляться, она просто пребывала во власти моей воли. Когда волна отхлынула, ее тело обмякло. На губах застыла желтая струйка слюны, а глаза закрылись. Девушка казалась спящей, по-настоящему спящей глубоким непробудным сном. Ее грудь не поднималась вверх, дыхание пропало, а я просто держал ее на руках, после чего опустил на тротуар.

В животе начался пожар, настоящая вакханалия, словно кишки вытаскивали наружу сквозь зверски рваную рану. Закричав что есть сил, я рухнул рядом с бездыханным телом, корчась от боли и ужаса содеянного. Мне не хотелось жить, и поэтому я ногтями начал раздирать кожу возле пупка. Почувствовав кровь под ногтями, эту маслянистую субстанцию, я на мгновение остановился. Поднеся ладони к лицу, я ужаснулся – они превратились в сгусток алого вещества, который в этом сумраке казался еще более отвратительным.

Так мы и лежали рядом, бедная маленькая Сагита и ее мучитель, с огромной рваной раной в брюшной полости.

На небе появились звезды, и вдалеке раздались чьи-то шаги. Приближалась разговорчивая компания людей, ненужных зрителей, которые могли себе вообразить бог весть что.

Совсем не оставалось времени на размышления. Эти прохожие запросто скрутили бы меня, избили, придали народному суду и в конце концов повесили бы на фонарном столбе, как жалкую, вшивую дворнягу. Изверги, какими я их видел. Именно поэтому мне пришлось подняться на ноги и неуклюжими движениями удалиться в сторону, в арку, что соединяла эту улицу с жилым двором. Там никто не станет меня искать. Подобно монстру, жалкому существу, от которого разило смертью и тухлятиной, я спрятался в темноте, затаив хриплое дыхание.