Вперед и вниз

— Синее на черном трудно разглядеть. Да и бил ты неправильно. Чтобы посадить человеку фонарь, надо бить по-другому.

— Кого ты учишь бить?! Да мне…

— Тут главное не сила, а качество битья, культура. Может, проведем эксперимент?

— На ком?

— На Там-Таме, конечно. Других негров у нас нет.

— Ты хочешь снова его побить?

— Самую малость, он не обидится — это ведь не со зла, а для научных целей. Отцепи наручники. Ну-ка, Там-Там, встань здесь, напротив дивана, руки по швам — по швам, придурок! Ты что, в армии не служил? — приготовились… Вот так!

От полученного удара Там-Там приподнялся в воздух и, пролетев метра полтора, упал точно на середину дивана. Глаза его неподвижно уставились в угол комнаты, челюсть медленно отвисала.

— Техничный удар, — оценил Швеллер. — Победа чистым нокаутом.

— Теперь подождем результатов. Фингал будет по высшей категории.

— Что-то он никак не очухается.

— Надо побрызгать водой.

Женьшень отправился на кухню, набрал в кружку воды и начал брызгать на потерпевшего, а Швеллер тем временем принес из машины бутылку водки. Там-Там понемногу приходил в себя.

— Ты на нас не сердись, — сказал ему Женьшень, — наука, видишь ли, требует жертв. Вот стакан, пей, не бойся, это хорошая водка. Анестезия, ферштейн одер нихт?

Там-Там был слишком слаб, чтоб сопротивляться. В него влили полстакана водки, поставили на ноги и переместили на кухню, где все трое уселись за стол.

— Что там у нас есть — колбаса? Отрежь парню колбасы, ему надо подкрепиться, — распоряжался Женьшень.

— За границей все пьют, не закусывая, — заметил Швеллер. — Помнишь, как мы в Германии…

— Далась тебе заграница! Здесь вроде пока что Россия. Если ты хочешь, чтобы человек имел воспоминания о России, он должен пить водку на наш манер — иначе о чем вспоминать?

Жертва науки безропотно приняла внутрь вторую порцию, поперхнулась и зашлась утробным кашлем, который только усугубил засунутый ей в рот кусок колбасы.

— Плохо, Там-Там, очень плохо, — качал головой рассудительный Женьшень. — Тебе надо почаще тренироваться. Взрослый человек, а не умеет пить водку. Ну-ка, еще разок. Выдыхай воздух, а потом — хлоп. Вот так, смотри.

Они со Швеллером хлопнули по стопке.

— А теперь ты. Приготовились, выдыхай…

Тренировка продолжалась. Вскоре Там-Тама совсем развезло — руки безвольно повисли вдоль туловища, голова моталась из стороны в сторону, и он давно уже упал бы с табурета, не поддерживай его крепкие руки друзей.

— Человек человеку в натуре есть друг, товарищ и брат, — просвещал африканца Женьшень. — Мне по большому счету по фиг, какого ты будешь цвета. Будь хоть зеленым, хоть голубым…

— Хе-хе, голубым, — хрюкнул Швеллер.

— Не придирайся к словам… Будь ты хоть всех цветов радуги, но веди себя по-человечески и уважай хорошую компанию. Ты не подумай, мы не изверги и не какие-то злые чечены, мы люди цивилизованные. Если я тебя стукнул слегка, то единственно ради эксперимента — мы ведь должны пополнять свои знания, прогрессировать, идти вперед… Кстати, как там синяк? Покажи… Ну, что я говорил? По высшему разряду, в пол-лица, а ты еще сомневался.

— Это опухоль, а не синяк, — возразил Швеллер.

— Спадет опухоль, и к утру будет чистый синяк. Надо сделать водочную примочку. Молодец, Там-Там, я в тебе не ошибся…

Он хотел похлопать негра по плечу, но как раз в этот момент подпиравший его с другой стороны Швеллер отпустил руку, чтобы наполнить стаканы, и лишенный поддержки друг, товарищ и брат с грохотом свалился на пол.

— Ему больше не наливай, — сказал Женьшень. — Хорошего помаленьку.

Посидев еще с полчаса и обсудив события этой ночи, они засобирались по домам. Пьяного Там-Тама отнесли на диван, прицепили наручниками к трубе и заботливо укрыли одеялом.

— Умаялся, доходяга, — сказал Швеллер. — Сегодня получилась долгая прогулка. Свежий воздух, конечно, полезен, но ему он навряд ли пошел впрок.

V

Жил человек, которого звали Там-Там. Это было его ненастоящее имя, но его звали именно так, потому что его настоящее имя никому было не интересно. Он жил в самом центре самой большой и прекрасной страны мира, но жил здесь недолго, так что любовь к этой стране и населяющим ее прекрасным людям еще не успела глубоко укорениться в его сердце. Возможно, Там-Там попал сюда не в самое лучшее время (а когда здесь бывали хорошие времена?), а возможно, он еще не забыл другую страну в самом сердце тропического континента, где ему довелось появиться на свет и дожить почти до сорокалетнего возраста. Говоря правду, Там-Там жестоко страдал под игом непредсказуемых новорусских сатрапов, но держался он стойко, не плакал, не бился в истерике, каждый день ел лапшу и надеялся вновь стать свободным. По натуре он был оптимистом и как христианин (а Там-Там был крещен) знал, что все его беды не бесконечны, что страдания очищают и за них обязательно воздается, что к нему в нужный час возвратится его настоящее имя и — кто знает? — еще, может, будет начертано на обломках чего-нибудь преходящего. Суета все и тлен: придет время, и новые русские, постарев, перестанут быть новыми, их неумная злоба, коварство и жадность усохнут до размеров простой и беспомощной житейской мудрости, а вдали отсюда могучие воды Нигера будут так же нестись в океан, и на его берегах подрастет племя новых нигерийцев — сильных, умных, красивых и добрых, которые, не поминая прошлые обиды, протянут братскую руку помощи вконец оболванившейся России с ее ржавыми ракетами и несъедобной лапшой…

Чего-чего, а выдержки и силы духа Там-Таму было не занимать. В своей жизни он перенес немало лишений начиная с той давней поры, когда его родная деревня на юго-востоке Нигерии была сожжена, а вся семья расстреляна из «калашниковых» солдатами федеральной армии в ходе гражданской войны конца шестидесятых (его племя тогда воевало на стороне сепаратистской Республики Биафра, задавленной федералами не без помощи длинной руки Москвы). Сироте посчастливилось получить неплохое образование у миссионеров, что в дальнейшем после ряда мытарств помогло ему попасть на госслужбу, а оттуда — в фиктивную лондонскую фирму, где ему отвели роль посредника в надувательском бизнесе, ориентированном большей частью на страны Восточной Европы. Катастрофической глупостью была поездка в Россию вместо встречи на нейтральной почве, но клиент казался достаточно жирным (и, что важно, с рыльцем в пушку), боссы решили, что он созрел, и смело двинули вперед проходную пешку — Там-Тама, — которая, однако, на сей раз не прошла.

Сидя в подвале, Там-Там на досуге обдумал свое теперешнее положение и пришел к выводу, что при любом исходе дела ему не поздоровится. Выкупив его, боссы наверняка заставят отрабатывать потраченные деньги, и он на многие годы попадет в кабалу; если же его бросят в России на произвол судьбы, он, вероятно, сможет подпортить кровь главным мошенникам, но его собственная участь — а также участь его оставшейся в Лондоне семьи — в этом случае окажется весьма незавидной. Снова и снова он приходил к мысли о побеге, но дальше начальной стадии этот замысел не продвигался — куда, собственно, он мог бежать без денег и документов, не зная языка и географии этой необъятной и ненормальной страны?

Он так и не сумел разрешить данный вопрос к тому дню (вернее, к той ночи), когда ему неожиданно представилась возможность для бегства. Осознав, что между его провожатыми и другой компанией русских назревает конфликт, Там-Там предусмотрительно попятился в тень за киоском. Он и тогда еще не собирался в бега — первичное ускорение ему придал знакомый с детства резкий металлический звук, обыкновенно предваряющий стрельбу. Он не видел, кто из бандитов собрался открыть огонь — «свои», «чужие» или все вместе, но высовываться и уточнять эти детали счел совершенно излишним. Отступив от киоска, он спрятался за ближайшее дерево, потом перебежал к следующему, потом еще дальше и под конец, перешагнув низкую дощатую ограду, укрылся в кустах палисадника под окнами многоэтажного дома. Ожидаемой стрельбы не последовало, русские как-то сумели договориться, что опять же было подозрительным — Там-Там не исключал, что примирение этих людей могло произойти за его счет. По опыту жизни в трущобах больших городов он знал, что, если сильные прекращают грызню между собой, от этого всегда страдает слабый, совместное издевательство над которым превращается для сильных в своего рода отдушину, в состязание, где они кичатся друг перед другом своей изуверской лихостью. Впрочем, сейчас он отнюдь не пытался проводить аналогии и строить догадки; просто сработал еще один застарелый рефлекс, и, слыша, как его окликают, он только плотнее вжимался в прикрытую кустами щель между поверхностью земли и балконом нижнего этажа. Русские, громко ругаясь, прошли в нескольких шагах от него, и вскоре их голоса стихли в глубине переулка. Подождав еще несколько минут, Там-Там выбрался из укрытия и пошел в противоположную сторону. Он находился под открытым небом, один среди ночного города, но не чувствовал себя по-настоящему свободным. Изменилась лишь форма, но не суть его заключения: импровизированный тюремный двор, по которому он совершал свою прогулку, вдруг вырос до неимоверных масштабов — теперь его площадь измерялась миллионами квадратных миль, причем любой встречный, будь его воля, мог сыграть применительно к Там-Таму роль надсмотрщика, а то, чего доброго, и палача.