Вперед в прошлое 11

Как же я надеялся, что Каналья ждет меня на повороте на Васильевку, но нет.

К счастью, мои опасения не подтвердились и дорога не оледенела, но это не помешало мне промокнуть. Хорошо сухие вещи взял.

В доме Канальи горел свет, я забежал во двор, постучал в окно, чтобы не смутить очередную его женщину, но он был один. Открыл, зевая и протирая глаза.

— Я готов!

— Не спеши, — вскинул руку я, — мне надо переодеться.

Пока сбрасывал промокшую одежду, думал одновременно о том, как не заболеть, и решал, что делать с деньгами. Все-таки рациональнее возить их с собой, спрятав в одежде, а в обед заехать на рынок к валютчику и обменять и лишь потом везти к бабушке. Да, так будет оптимально.

Стартовали мы, как и планировали, в полвосьмого. Полдороги я рассказывал о своих вчерашних приключениях, Каналья слушал, не перебивая. Только когда я закончил, он сказал:

— Женщины — змеи. Потому жениться я не собираюсь.

— А ты виртуозно играешь на флейте — так, что любая кобра замирает.

В девять были на мукомольном заводе. Помня о том, что нами интересовались неизвестные, я все сделал, как в прошлый раз: заехал на завод, чтобы проверить, все ли чисто. Обычно ко мне выбегали замдира и бухгалтерша, но сегодня их не было.

Подозревая неладное, я подъехал к админкорпусу, помаячил напротив окон Антона Петровича— безрезультатно. Наверное, совсем заболел и на больничный пошел, бухгалтерша тоже. Ничего, оформим сделку через других людей, путь-то уже обкатан.

Только где их найти, тех людей? Я вошел в здание, постучал в дверь замдира, зная, что напрасно, потом — в бухгалтерию, откуда выглянула замотанная в шерстяной платок кудрявая женщина в очках. Я изложил суть проблемы. Она сняла очки, потерла глаза и сказала:

— Антон Петрович ночью умер.

Я аж поперхнулся и воскликнул:

— Как?!

Всегда раздражало, когда герои сериалов это выкрикивают, и теперь, вот, сам… Ну а как реагировать, если вчера был человек, а сегодня раз — и не стало.

— Воспаление легких, — прошептала она, и ее глаза увлажнились. — Марья Ильинична закашляла, так мы ее с работы домой отправили. Проклятый грипп! А ты, собственно, по какому вопросу?

— Мы у вас муку берем оптом, — сказал я дрогнувшим голосом.

Она еще сильнее замоталась в платок, заглянула в кабинет, крикнула:

— Девочки, я — оформлять покупку.

Пройдя половину коридора, бухгалтерша остановилась, вспомнила:

— Это вы оставляли прайс-лист со всякими плитками и кирпичами?

— Я.

— Ой. Тогда директор просил к нему зайти.

— Он сейчас у себя? — спросил я.

— Да, еще полчаса-час будет. Может, вы через него и оформите? — спросила она с надеждой и перекрестилась на дверь замдира, словно за ней был храм. — Так жалко, такой мужчина был хороший! Спокойный такой. Всегда пожалеет. Войдет в положение.

Тяжело вздохнув, она повела меня к директору. Потом спохватилась, посмотрела на меня удивленно. Я поднял руки.

— Понял, понял, для переговоров нужен взрослый… Кстати, никто подозрительный нами не интересовался?

— Да нет, — с уверенностью сказала бухгалтерша. — Я подожду, да, пока ты приведешь отца.

Так… выходит, директор заинтересовался бартерным обменом. Как жаль, что нет замдира, мы отлично друг друга поняли! А от нового человека непонятно, чего ожидать.

— Спасибо. Я быстро.

На мопеде я объехал двор, чтобы убедиться, что нет ловушки. Потом вырулил на дорогу, помахал Каналье, и через пять минут мы с ним стояли перед массивным директорским столом красного дерева.

В этом кабинете все было массивным: и шкаф, и дверь, и рамки многочисленных дипломов и благодарностей. Все, кроме самого директора. Было ощущение, что перед нами постаревший семиклассник: вытянутая грушевидная голова со светлыми редкими волосами, узкие плечики, крошечные ручки с короткими пальцами. Звали его Максимилиан Вениаминович Темрик-Заварзинский. Да, имя тоже было огромным.

Однако в общении он оказался приятным человеком. Я предложил снизить цену на муку для бартерного обмена, как это сделал Завирюхин, что, впрочем, говорил, замдиру, и попросил составить список, что и кому нужно. Оказалось, многие рабочие уже написали заявку, директор тоже, просто он ждет инженера, чтобы тот спроектировал новый ангар.

После этого, обсуждая детали будущего проекта с Канальей, директор сопроводил нас на склад, где мы купили муки на семьсот тысяч. Лучше сделать крюк и затариться еще и картошкой для ассортимента.

Неужели приметы не подействовали, и сегодня будет плодотворный рабочий день? Предложение продавать по окраинам нашего города Каналья принял. Мы ударили друг друга по ладони и поехали за картошкой. Я думал о том, будет ли у валютчика нужное количество долларов, и о том, как обрадуется Завирюхин, который пристроит зависший товар.

Потом мысли переметнулись на другое, меня стал волновать участок для мастерской и связанные с этим растраты. Но ничего, вот, три дня прошло — почти три миллиона у меня в кармане. Отчим выздоравливать не торопится…

Очень жалко Антона Петровича. Вот что помешало мне сделать ему внушение, чтобы срочно шел в больницу? Если бы сделал…

И вдруг прогремел взрыв. Мы как раз входили в поворот, машина дала крен, пошла юзом. Колесо! Выматерившись, Каналья ударил по тормозам и вцепился в руль, пытаясь выровнять грузовик, потому что если он не справится, мы влетим в кювет и перевернемся. И накроются медным тазом мои семьсот вложенных штук! И грузовик накроется — придется Алексеичу неустойку выплачивать.

Скрежеща и стеная, «КАМАЗ» все-таки остановился. Завоняло горелыми, в боковое зеркало я увидел, как из-под нашей машины валит дым. Тяжело дыша, Каналья уперся лбом в руль и замер. Я поймал себя на том, что не могу расцепить пальцы, вцепившиеся в ручку дверцы.

— Мы горим! — хрипнул я — язык вмиг превратился в кусок наждачки.

— Говорил же — резину пора менять, — отозвался Каналья.

Нащупав огнетушитель под сиденьем, он побежал тушить пожар. Вонь стала невыносимой, и я тоже вылез. Задние колеса не то чтобы полыхали, но были близки к этому. Бешено матерясь, Каналья заливал их из огнетушителя, приговаривая:

— Говорил же… нельзя тянуть с ремонтом. Сука, чуть не сдохли!

Что там произошло, я не понимал из-за того, что не был авторемонтником. Подождав, пока Каналья закончит тушение, я спросил у него: