Вперед в прошлое 11

— Новенький? — спросил я, глядя на гараж, где он скрылся.

В последнем объявлении я оставил адрес, куда надо обращаться, и пришли двое ребят.

— Это Сергей. Третий день стажируется, — объяснил Алишер. — Голова — во! И руки растут откуда надо. Очень талантливый. Очень.

— Очень рад. Алексей вечером должен приехать. А завтра у него вот, — я кивнул на «КАМАЗ», — срочный ремонт.

Вдвоем с Алишером мы спустили мопед, я расплатился с Ильей Никитичем, и эвакуатор уехал. Алишер положил руку мне на плечо.

— Подожди, я сейчас! — Он рванул в гараж, вернулся с пачкой денег, протянул их мне.

— Возьми.

Я ошалело уставился на деньги, пытаясь вспомнить, откуда они. Вроде Алишер вернул мне те две тысячи, что я ему дал перед ураганом. Или не вернул? Сумма настолько незначительна, что не помню! Видя, что я в растерянности, Алишер освежил мою память:

— Помнишь, ты дал мне две тысячи и напугал жестоким норд-остом? Мне тогда негде было жить и нечего было есть. Я послушал тебя, купил немного еды, нашел закрытую дачу, проник туда — уже когда завывало. И это меня спасло. Здесь десять тысяч. Если бы не те две тысячи, вряд ли мы с тобой разговаривали бы. — Говоря это, он улыбался. — На той даче были панировочные сухари, банка варенья и банка соленых помидор. Это я тоже съел. Когда заработал, нашел хозяев дачи и отремонтировал выбитое окно. Они даже не поняли бы, что это человек, подумали бы, что — ветер. Но я всегда возвращаю долги!

— Это слишком, — я ответил улыбкой на улыбку, вытащил из пачки две тысячи — чтобы Алишера не тяготил факт, что он мне должен. — Я очень рад, что ты уцелел. Мы с Алексеем планируем расширение, он говорил?

— Что-то такое говорил, да.

— И про карьерный рост говорил?

— Это нет…

— Так вот он будет. А достойный труд должен достойно оплачиваться.

— Я более чем доволен! — воскликнул узбек. — И благодарен судьбе, что не ушел тогда, получив отказ.

Вот же как бывает! Нечто незначительное для одного может стать жизненно важным для другого.

— И мы этому благодарны, — сказал я. — Еще увидимся, мне нужно ехать.

Путь мой лежал на центральный рынок к валютчику, пришла пора избавиться от балласта. И все актуальнее вставал вопрос, где хранить мои богатства. Скупать землю? Вкладывать в товар? Скоро придется закупать современное оборудование для мастерских, а это тысячи долларов.

Еще надо бы скинуть последние акции «МММ». Или пусть будут? Интересно, как быстро прижмут Мавроди в этой реальности? Буду слушать новости, читать «КоммерсантЪ», и как только начнутся наезды, так сразу и продам акции. Вот только как заставить это сделать остальных?

Прежде чем пойти к валютчику, я заглянул в пассаж туда, где продавали сладости. Купил самодельный торт для бабушки и Каюка, немного конфет, остальное все у нее было. Скорее всего, и сладкое было, но очень хотелось подсластить ее горечь утраты.

Подумав немного, я зашел в аптеку, купил корвалол, валерианку и пустырник — если это все смешать, получится неплохое успокоительное. Еще приобрел таблетки от давления, которые назначила Гайде бабушке.

Валютчик красовался на своем обычном месте, разматывал узелок с ценностями, протянутый согбенной бабулей. Так жалко этих стариков! Особенно тех, кто верил в светлое будущее, строил его. А теперь им нечего есть, они никому не нужны, и все катится в бездну, как они думают, по вине единственного человека.

И эту бездну не закрыть ни деньгами, ни квартирами и машинами. Я снял рюкзак, который вмиг стал таким тяжелым, будто его набили свинцом. Подождал, пока старушка заберет свои деньги. Но, воровато озираясь, она не спешила уходить, прятала заработанное себе в бюстгальтер.

Валютчик меня увидел, сделал приглашающий жест, и я начал подниматься. Пожимая мою руку, он сказал:

— Ну, удиви меня! Скажи, что тебе нужны рубли.

— Какой сегодня курс? Удиви меня, что меньше, чем в прошлый раз, — парировал я.

Павел рассмеялся, запрокинув голову.

— Не получилось с удивлением ни у тебя, ни у меня. Растет доллар, зараза. Сегодня тысяча пятьсот пятьдесят.

Я хотел воскликнуть: «Сколько?» — но прикусил язык, потому что отлично все слышал и понимал: 1550 это 1550.

— Люди понесли баксы сдавать, как дурные, так что есть много, сколько нужно?

— На два ляма, — сказал я потухшим голосом.

До Нового Года это было почти две тысячи долларов, но прошел месяц, и сейчас…

— Получится тысяча двести тридцать, — посчитал валютчик. — Берешь?

Каким курс был вчера и позавчера, я не спрашивал, чтобы не расстраиваться.

— Ну а куда деваться? — развел руками я.

Поглядывая по сторонам, я подошел к Лене и передал ей деньги. От нее же получил доллары, сунул в рюкзак. Как же хотелось прижать его к себе! Но такой жест привлекает внимание, и я просто перекинул его через плечо карманами к телу и прижал локтем. Вот так нормально.

Пожалуй, не буду заглядывать в пункт «МММ», там вечно толчея — опасно.

— Удачи, Павел! — сказал я и услышал:

— Желаю всем нам пережить это родео. — Он поднял вверх большой палец.

Как терминатор, спускающийся в расплавленный металл. Стало неприятно. Раньше почва под ногами просто покачивалась. Думалось, еще толчок — и все наладится, будет легче. Теперь же она будет так трястись, что или на четвереньки становись, или — до свидания. Хорошо, если ты знаешь, что через десять лет жизнь наладится и наступит золотой век современной России — да-да, именно так. Но другое дело, когда с каждым днем все хуже, детей кормить нечем и впереди — никакого просвета. По сути, мы, выросшие в девяностых — те же дети войны.

А потом, в двадцать пятом — большой бум. В этой реальности он случится намного позже. И я постараюсь отодвинуть проклятую дату еще. Знать бы, можно ли вообще предотвратить катастрофу.

К бабушке я доехал в начале третьего, весь заляпанный грязью. Дождь давно прекратился, но по дорогам с пригорков стекали реки, и машины все расплескивали. В голове крутилось, простила ли она меня за то, что я не пришел на похороны Андрюши. А может, вообще не заметила моего отсутствия, не до того было.

Вот как мне туда идти, когда я его, по сути, и убил?

Приехав, я заглушил мотор и медленно покатил мопед от дороги до забора. Потом долго стоял возле калитки, подавляя желание развернуться и уехать. Боцман, видимо, спал — не выбежал навстречу, как обычно.

Закатив мопед, я прислонил его к забору и с замирающим сердцем зашел в летнюю кухню, где бормотало радио. Бабушка пила чай, глядя в одну точку, ее волосы были спрятаны под черный газовый платок. На скрип петель она повернула голову, улыбнулась, но в глубине ее глаз плескалось отчаянье.