Вперед в прошлое 8

Звенящая пустота в голове заполнилась мыслями, я оседлал мопед и покатил в свое село. Прохладный ветер привел в чувства, и на свою дачу я приехал бодрый и активный.

Смеркалось, и за окнами не домика даже — хижины, горел свет, доносился заливистый детский смех.

Калитка была открыта (недоработка!), и я вошел беспрепятственно. Постучал в запертую дверь. Донеслось бормотание, и я отчетливо услышал Бузин голос:

— Это Пашка! Зуб даю.

Топот в прихожей. Щелчок замка и щеколды. Дверь распахнулась, и мне навстречу шагнул Бузя, обернулся и крикнул:

— Это он, я же сказал!

Навстречу выскочила Светка, напрыгнула, обхватила руками и ногами, как родителя, пришедшего проведать чадо в пионерском лагере — еле устоял, у меня же пакет с едой и рюкзак. Чадо соскучилось, радуется, в глаза заглядывает в ожидании гостинцев. Бузя побежал к мопеду, Ваня привалился к дверному косяку. Из кухни, прихрамывая, вышла Лидия, вытерла руки о передник, улыбнулась.

— Твой друг, Илья, сказал, что ты был в Москве, — проявила осведомленность она.

Светка с меня слезла, я протянул Лидии пакет.

— Дед у меня там, он живет один. Серьезно повредил ногу, пришлось ему помогать.

Она поковыляла в крошечную кухню, я — следом. Светка прыгала рядом.

— Детям учиться надо, — говорила Лидия, расставляя крупы по полкам стареньких шкафов. — С ровесниками общаться.

— В детдом не пойду, — проворчал Иван, скрестив руки на груди.

— Оставь нас, — попросила Лидия, и он послушался, ушел.

Деревянная дверь от времени деформировалась, разбухла и не закрывалась полностью.

— Не мерзнете? — спросил я.

— Пока нет. Скоро зима, надо будет печку топить. Дров мы запасли сколько смогли. Угля бы. Он в морозы незаменим.

Вспомнилось, что скоро начнется мощнейший ураган и похолодание, и я достал из рюкзака пять свечей.

— Вот, возьмите на всякий случай. В нашем городе две беды: вода и электричество. В ветер — особенно, провода рвутся, света может не быть несколько дней…

— Я тут! — прибежала Светка и получила от меня «сникерс» с наставлением:

— Поделись с мальчиками.

Забыв обо всем, она принялась его разворачивать. Вышла из кухни и крикнула:

— Ваня!

Проводив ее взглядом, Лидия сказал дрогнувшим голосом:

— Я бы их усыновила, Света уже нет-нет, мамой меня называет. Но у меня нет жилья, а прописана я в ведомственной коммуналке. Никто мне детей не доверит.

— Сходите в органы опеки, спросите, что нужно для усыновления или опекунства, и будем думать.

— Да не позволят! — всплеснула руками она. — А здесь прописаться нельзя. Так ведь?

— Нельзя. Это дача. Но вы узнайте. В конце концов, сейчас такое время, что все решают деньги, причем небольшие. — Я поймал ее удивленный взгляд и объяснил: — Если надо, взятку дадим. Я дам.

Она так и застыла с синеватой тушкой курицы в руках.

— Деньги есть, — уверил ее я. — Просто узнайте.

— Вряд ли получится. Но я попробую, — вздохнула она.

Вот что заставляет нас складывать руки, когда еще ничего не ясно? Страх перед возможным крахом? А так есть надежда — вроде как и возможность есть. Но ведь часто оказывается, что все не так уж страшно и сложно.

— Завтра же и пойду, потому что это не дело, — пробормотала она.

— Детей устроим в нашу школу, у меня с директором хорошие отношения…

В кухню ворвались Света и Иван, тянущий к ней руки.

— Нечестно! — кричал он. — Она только раз дала мне откусить!

— Еще Бузе надо, — оправдывалась девочка. — Ты все сожрешь!

Вот я осел, совсем разум потерял с этими разборками, не взял каждому по батончику.

— Мне не надо, — отозвался Бузя и сказал с гордостью: — Я себе сам могу купить!

Пока все были заняты, я выскользнул из кухни на улицу, где Бузя с любовью оглаживал мой мопед. Хлопнула дверь, и он повернул голову. Я подошел к нему.

— Слушай… Ты ж знаешь про бандитские разборки?

Он кивнул, я продолжил:

— Не ходил бы ты мыть машины хотя бы два-три дня.

— Чего это?

— Будут опрашивать свидетелей. Ну, спрашивать про грязный джип, куда пересели люди из «жигулей». Никому нельзя говорить, что ты его видел.

— А то что? — выпучил глаза Бузя.

— Да мало ли. Закопают. Свидетелей, если не знаешь, ликвидируют.

— Чего тогда нельзя идти работать? — удивился он. — Скажу, что ничего не знаю, и дело с концом. А что мы с тобой корешимся, мои пацаны не в курсе.

— И правда ведь. Тогда если спросят, знаешь ли меня — не знаешь. Впервые слышишь. Понял?

— Это понял. — Он шумно почесал в затылке. — А пофиг! Все равно завтра за дровами.

— Как — за дровами?! В лес, что ли?

— На речку, там тех дров — во! — Бузя чиркнул себя по горлу. — Мы уже целую гору запасли. Пойдем!

Уже стемнело, потому я не сразу заметил в конце огорода кособокий навес, сбитый из досок и сколоченный из шифера, а под ним — накрытая садовой пленкой поленница.

— А распиливал кто? Неужели вы?

Бузя махнул рукой.

— Не. Тут дед с здоровенными собаками. Теть Лида ему платит, он пилит прям руками. То есть пилой. А еще, когда за дровами ходили, мы вёшенки нашли, прикинь? Грибы такие, они прям на дереве растут, — хвастался Бузя. — Целое ведро. С картошкой зажарили. Будешь?

В июне каждодневная ставрида, в ноябре — грибы поперли. Подножный корм

— Спасибо, но нет. Мне еще к бабушке ехать, а она насмерть закармливает. Кстати, сколько ты зарабатываешь?

— Как повезет. Когда пятьсот рублей, когда две тыщи.

— Ты прям кормилец!

— Один раз мужик на «девятке» пятерик дал, прикинь? — похвастался он. — Другие козлы ничего не дают. Машину моешь, корячишься, а они — пятьдесят рублей мелочью. — Он выругался.

— Нет чтобы сказать, что не надо им, — поддержал его я.