Вперед в прошлое!

Мы жили в золотом веке, того не замечая. Нам казалось, что нас все притесняли, обижали и грабили. Мы пугали друг друга геноцидом и золотым миллиардом, не понимая, что сами и есть тот самый золотой миллиард. Нашим детям, имеющим все, нечего было желать, когда в их возрасте мы умирали от счастья, получив несколько жвачек с наклейками, потому что многим даже это не по карману.

Я разулся и окинул взглядом квартиру друга: просторная кухня, гарнитур старый, еще советский, белые табуретки с клетчатым верхом. Ковер на стене — не красный советский, а новомодный с тиграми. Стены кривые… Нет, по местным меркам ровные, просто это я зажрался. Под ногами скрипнул паркет.

Возле выхода стоял таз со сбитой кафельной плиткой, а рядом к стене прислонилась медная труба, швабра и небольшой железный топорик — в ванной был ремонт.

Леонид Каретников воспитывал сына настоящим офицером: держи слово, будь честным, защищай слабых. Но времена изменились, он сам, очевидно, брал подарки от студентов, иначе откуда столько излишеств, когда зарплату в универе по полгода задерживают?

И мать Илюхи, тетя Лора, брала взятки от нерадивых студентов. Так и выживали. Помнится, многие знакомые жаловались, что некоторые преподы топили всех, чтобы урвать побольше. Каретниковы так не делали, они просто взимали налог за глупость и лень.

— Так кофе будешь? — повторил Илья, гремя посудой в кухне.

— Если ты скажешь, что он молотый, то поселюсь у тебя на правах, вон, Маклуши и буду работать за еду.

Ко мне подошел рыже-белый кот Маклаут, потерся о ноги, я взял его на руки и понес на кухню. Маклуша оправдал свою кличку и прожил двадцать один год. Сейчас ему около пяти.

— Не, зерновой кончился, а молоть лень. Вот, есть «Нескафе-Бразеро». — Он показал баночку, которая почти не отличалась от тех, что я видел в магазинах в двадцать первом веке.

Вспомнилась песня группы Ундервуд: «Все, что нам сегодня пох… потомки назовут эпохой».

«Такой же бразеро, как я — негро», — подумал я, но отказываться не стал.

Илья разогрел на газовой плите гороховый суп с копчеными ребрышками — мой живот заурчал в предвкушении. Вкуснейший оказался суп! Горох дешев, сытен и всяко полезнее сизых макарон. Когда друг в очередной раз распахнул холодильник, я заметил там начатую палку ядовито-розовой колбасы «салями».

Пообедав, мы приступили к урокам: английский, алгебра, история, география. Последними уроками был труд. Трудности возникли только с алгеброй — формул-то я не помнил, поистерлись из памяти за столько-то лет. Остальное мы щелкали, как орешки. А вот с английским трудности возникли у Илюхи, он больше технарь. А я с моим нынешним сознанием хорошо справляюсь и с точными науками, и с гуманитарными.

Распрощались мы в начале седьмого. Перед тем, как отправиться домой, я спросил у Ильи:

— Ты можешь разузнать адрес Лялиных?

— Вряд ли получится.

— А у тебя есть что-нибудь ненужное, но что ценилось бы? Шоколадка тухлая или кофе невкусный. Выменяю на адрес.

Илюха почесал в затылке, кивнул.

— Есть один кофе, правда, начатый. Родителям не понравился, и они не знают, куда деть: дарить стыдно, выбросить жалко.

— О! Пойдет. Давай его сюда.

Это был индийский кофе в жестяной банке, вонючий, в виде светло-коричневого порошка. Наверное, где-то в подпольном цеху шлепают, как сейчас — большую часть продукции.

— Зачем тебе Лялины? — повторил Илья. — Что ты собираешься делать? Ну, с Лялиными? Побьешь им окна?

Я покачал головой.

— Ты не понял. Отец живет на две семьи, туда все лучшее носит, на нас отрывается, а уйти ему не позволяет общественное мнение. Мать доводит, нас лупит смертным боем. Если бы ушел, все выдохнули бы с облегчением. Может, пожил бы счастливо хоть немного…— Я прикусил язык, может, если уйдет, и не убьют его в той перестрелке. — Поговорю с Аней, скажу, что я на ее стороне. Пусть идет туда, где ему хорошо.

Илюха открыл рот. Закрыл.

— Ну, как знаешь. Что бы ни случилось, я всегда за тебя.

Я спрятал банку в сумку. Родители взращивали во мне гордость: не проси никогда и ничего, не части в гости в Илье и не вздумай у него есть — подумают, что ты побираешься и мы голодаем.

На самом деле они боятся, как бы чего о них не подумали, какой позор для семьи! Надо держать лицо, хотя в поселке и так все про всех знают.

А по дороге домой я прокручивал грядущий диалог с любовницей отца. Это, конечно, не мое дело, он взрослый мальчик, но, похоже, отец фатально заблудился меж двух женщин, так пусть хоть кто-то будет счастлив!

Глава 6 Черная метка

Едва я переступил порог квартиры, как ко мне кинулся Борис, вернувшийся из школы. Запрыгал вокруг восторженным щенком.

— Пашка, глянь, я «киссов» нарисовал. Только тушью. Нормально?

Он с благоговением Пигмалиона указал на плакат, нарисованный на куске обоев и расстеленный на столе, откуда смотрели четыре разукрашенных рокера, а Джин Симмонс вывалил язык. Это была отличная серьезная работа. Пропорции лиц немного нарушены, но такие мелочи заметит только профи.

И ведь Борька мелкий совсем, ему тринадцать лет будет только в ноябре!

— Ваще-е-е, — протянул я восторженно. — Талантище! И то, что они черно-белые — в самый раз. Как живые, блин! — Я позвал сестру. — Натка! Глянь, как классно!

Сестра вышла из кухни, склонилась над столом, надула пузырь жвачки.

— Круто! А мне Джона бон Джови нарисуешь? Или Мадонну? Только в тетрадке!

Борька прищурился и озвучил цену:

— Сто рублей!

— Ты не офигел, братишка? — возмутилась Наташка. — Куркуль!

— Ладно, пятьдесят, — слишком быстро срезал цену Борька.

— Вот попросишь с математикой помочь, я тебе это припомню, — проворчала она.

Наташку мама готовила в медучилище. Сытенькая, в тепле — что еще надо для счастья? Но главное —никаких вложений: училище в городе, девушке не надо будет жить в общаге, куда нужно отсылать деньги на еду. Артистичная и общительная Натка любила танцевать и тайно мечтала о театральном. Думаю, у нее получилось бы… нет, у нее — получится. Теперь так точно.

— Плакат дороже стоит, — сказал я.

Наташка кивком пригласила меня в кухню. Я еще немного похвалил Борьку, и он засел за бон Джови.

— Жрать будешь? — спросила сестра, достала скомканный листок из кармана и протянула мне.

— Это надо съесть, — ответил я, разворачивая листок.

Там был адрес: улица, номер дома, квартира. Насколько я помнил, это двухэтажные дома на выезде из поселка, примерно в трех километрах от нас и в двух — от школы.

— Нет, сперва надо прочитать.