Вперёд в СССР!

Оглядевшись, я сунул пушку на верхнюю полку гардероба — под сложенные платки и шапки. В ближайшее время туда никто из домашних не сунется, лето же на дворе. Отодвинул засов и приоткрыл дверь.

— Добрый вечер, — кивнул один из визитёров. — Владлен Громов?

Ой, можно подумать, они не знают, как я выгляжу. Смешно, честное слово! Но ладно, подыграю.

— Он самый. Чем могу помочь, товарищи?

Оба, как по команде, достали из внутренних карманов пиджаков красные корочки, раскрыли и показали мне.

Я уставился на них. Внимательно. Быстро пробежал глазами написанное, зыркнул на печати.

Что за хрень?! Я ожидал увидеть такие слова, как «КГБ» или «НКВД», но вместо них внутри удостоверений красовалась надпись «Наркомат пропаганды». В моём мире он именовался Наркоматом по делам национальностей РСФСР, если не ошибаюсь. Вёл агитацию народов Союза, разъясняя им все прелести и преимущества советского строя.

— Что вам нужно? — спросил я, подняв глаза на визитёров.

— Проедемте с нами, пожалуйста, — сказал один из сотрудников, убирая корочку. — С вами хотят поговорить.

— Кто там, Владик? — раздался обеспокоенный голос матери.

Повернув голову, я увидел её. Она стояла на пороге кухни с полотенцем в руке.

— Это из… наркомата пропаганды, — ответил я. — Хотят со мной пообщаться. Я уеду ненадолго.

— Куда?! — всполошилась женщина, устремляясь ко мне. — Зачем?! Что вам от него нужно?! — напустилась она на незваных гостей. — У него все документы в порядке! Покажи им паспорт, Владик! Пусть убедятся!

— Не нужно волноваться, — проговорил один из сотрудников, немного стушевавшись. — Нам известно о том, что ваш сын успешно прошёл тест на лояльность. Именно поэтому с ним и хотят поговорить.

— Да кто?! — не унималась мать. — О чём? Оставьте нас в покое!

— Мама, перестань, — пришлось взять её за плечи и слегка отодвинуть в сторону. — Я просто отвечу на несколько вопросов и вернусь.

Надеюсь, так и будет. Хотя ума не приложу, зачем Владлен Громов мог понадобиться наркомату пропаганды или ещё какому-либо органу. Явно же мой носитель — птица невысокого полёта.

— Куда вы его забираете?! — нервно спросила женщина визитёров.

— В наркомат пропаганды. Это ненадолго. Вам не о чем волноваться.

— Всё, давай, мам. До вечера, — я снял с вешалки ветровку. Затем наклонился и шепнул ей в ухо: — Запритесь и никому, кроме меня, не открывайте. Даже к двери не подходите. Если что — вызывай милицию.

Женщина уставилась на меня испуганными глазами. Но больше я ничего сказать или объяснить не мог.

— Я готов, товарищи.

— Да что же делается такое… — донеслось до меня из прихожей. — Я буду жаловаться, если он не вернётся сегодня! Слышите?! Я найду управу!

Один из сотрудников наркомата нажал на кнопку лифта, и дверь сразу открылись. Мы спустились на первый этаж в молчании.

На улице ждала чёрная машина. Большая, блестящая хромом, с мощной радиаторной решёткой. Плавные линии показались смутно знакомыми. Возле задней двери, которую мне открыл один из сотрудников, наклонными буквами красовалась надпись «Победа». Интересно, в честь чего так назвали машину, ведь в этом мире Второй мировой не было…

Первый наркомовец сел со мной, второй — рядом с водителем. Кивнул, и автомобиль плавно тронулся. Надо же, какой мягкий ход. Отличная подвеска. И мотора не слышно. Даже бензином не пахнет, хотя не чувствуется аромата освежителя. Явно советский автопром шагнул далеко вперёд.

Мы ехали минут двадцать. За это время я успел не только перебрать варианты, почему и зачем меня везли в наркомат пропаганды (ни один не показался достаточно убедительным, так что происходящее оставалось загадкой), но и ещё раз взглянуть на Москву.

На каждом доме висели красные флаги — совсем как во время демонстрации. Серпы и молоты были буквально повсюду. Гербы СССР украшали фасады зданий, дверцы служебных автомобилей, даже на газонах они встречались — в виде высаженных определённым образом цветов. Несколько раз встретились портреты какого-то серьёзного товарища с парой звёзд героя на груди. Видимо, это был местный генсек ЦК КПСС. Вождь трудового народа, так сказать. Неспящий ментор.

Улицы пестрели транспарантами и лозунгами. Некоторые были весьма любопытными. Например, «Коммунизм есть советская власть плюс атомизация вселенной». Явная переделка старого воззвания про электрификацию. Но вселенная? Она-то тут откуда взялась? Насколько я понял, космическая программа была свёрнута до минимума — выведение спутников на орбиту и размещение там же ядерного оружия. Ни о каких полётах к другим планетам человечество больше не грезило. Теперь у него были порталы в другие миры. Или речь как раз о них?

Мои размышления прервались, когда машина остановилась возле монументального девятиэтажного здания с огромным советским гербом над входом и кучей флагов разных республик вдоль фасада. На крыльце дежурили солдаты с короткими автоматами.

Внутри находилась рамка, возле которой стояли дежурные в бронежилетах. К моему удивлению, проверять меня не стали. Видимо, достаточно было сопровождения. Мы прошли к одному из лифтов и поднялись на четвёртый этаж. Там пришлось немного пройти.

— Сюда, — кивнул один из моих провожатых, впуская меня в большую приёмную. — Ждите, — добавил он, указав на кожаный диван.

Сам же направился к секретарше, миловидной блондинке, расположившейся за большим столом.

— Владлен Громов прибыл, — сказал он. — Доложите.

Не сказав ни слова, девушка подняла трубку, нажала кнопку и замерла в ожидании. Длилось оно недолго — секунды три.

— Товарищ нарком, доставили Владлена Громова. Поняла.

Опустив трубку на рычаг, она кивнула.

— Проходите, товарищи.

Провожатый тут же сделал мне знак, и мы направились к обитой коричневым коленкором двери. Я глянул на сверкающую латунную табличку — «Народный комиссар, председатель коллегии Н. И. Раменский».

Зайдя вслед за сотрудником в просторный кабинет с Т-образным столом для совещаний, я сразу увидел плотного мужика с залысинами и в круглых роговых очках. Серый костюм, красный галстук, белая рубашка, золотые часы. Всё это я успел разглядеть за первые секунды, пока хозяин кабинета пристально смотрел на меня с другого конца помещения. Наконец, он заговорил:

— Спасибо, дальше мы сами.

Адресовалось это моему сопровождающему, так что тот мгновенно ретировался в приёмную, плотно закрыв за собой дверь.