Врачебные связи

– Как насчет удовлетворения жажды справедливости?

– У тебя-то? – рассмеялся Олег. – Да я в жизни не встречал более циничного человека! Что у тебя с этим Толиком, а?

– Не твое дело, – огрызнулась Даша. – Лучше скажи, как тебе удалось узнать о слиянии, если, по твоим же собственным словам, эти планы держатся в строжайшей тайне?

– Ты же знаешь, я своих источников не раскрываю, – уклончиво ответил Олег. – Но, имей в виду, это было нелегко: возможно, ты да я – единственные люди, не имеющие отношения к «Фармаконии», которым известна правда.

– Ты хочешь сказать, что твой информатор работает в «Фармаконии»?

– Вот за что я тебя люблю, Дарья Сергеевна, так это за твою проницательность! – развел руками сыщик. – Но тебе все равно не удастся меня разговорить: умение молчать, когда надо, профессиональное качество, и это здорово помогает избегать неприятностей. Я выполнил свою работу, и тебе вовсе необязательно знать всю кухню. Либо соглашайся, либо занимайся расследованием одна.

Голос Олега звучал дружелюбно, но Дашу это не обмануло: она видела, что мужчина начинает сердиться, видя, что ей хочется вытянуть из него то, чем он делиться не намерен. Она была достаточно умна, чтобы не перегибать палку. Олег – ценный соратник, и ей вовсе не улыбалось подорвать с ним отношения из лишнего любопытства. Может, в следующий раз она найдет-таки возможность ненавязчиво выяснить источник информации Олега и он сам не заметит, как «расколется»… На самом деле Даша точно знала, как могла бы этого добиться, но ей претило использование секса в деловых целях. Это слишком походило на проституцию, и она решила придумать какой-нибудь другой выход, менее аморальный.

* * *

Продемонстрировав удостоверение, Даша миновала турникет и направилась к кабинету Ожегина. Теперь ей было что ему сказать, но сначала Даша хотела встретиться с Анатолием. В последнюю встречу с подзащитным ей показалось, что он постепенно погружается в глубокую депрессию. Конечно, нахождение в камере ИВС – не самый приятный опыт и может нанести тяжелый удар по психике, но именно сейчас ему необходимо собрать волю в кулак и бороться.

– Вы вовремя, – заметил следователь, не сочтя нужным поздороваться. Даша уже сделала выводы о том, что собой представляет Ожегин, как личность. Во-первых, ярый женоненавистник. Дело не в нелюбви к женскому полу вообще – Даша не могла не заметить, как этот человек пожирал ее глазами в их первую встречу. Нет, ситуация гораздо банальнее: Ожегин не выносит женщин, которые умнее и успешнее его. Одного взгляда хватило бы следователю, чтобы понять, что Даша – образчик удавшейся карьеры, только ее сумочка из последней коллекции Гуччи стоила больше, чем его зарплата за несколько месяцев! Кроме того, она не робкого десятка, отлично знает и умело трактует законы и, что значимее всего, Даша в курсе всех своих достоинств. Вот почему Ожегин с самого начала повел себя с ней по-хамски. Но ей даже нравилось производить такое впечатление на мужчин вроде следователя: так она сознавала собственную значимость и то, что при желании легко может доставить таким людям массу неприятностей. Ощущение власти было для нее сродни сексу. Нет, пожалуй, даже лучше, ведь секс не всегда бывает хорошим, а власть – она и в Африке власть.

Но в этот раз Даше показалось, что Ожегин рад ее видеть, и она насторожилась – с чего бы? Неприязненные отношения адвоката и следователя в порядке вещей, тогда как любое отклонение от этого правила сразу наводит на мысли о том, что что-то не так.

– Я могу увидеться со своим подопечным? – спросила она, нахмурившись при виде довольной улыбки, которую Ожегин и не думал скрывать.

– Боюсь, что нет, – все так же улыбаясь, ответил он.

– Почему же? – с вызовом поинтересовалась она, закипая. – Мне казалось, мы с вами обо всем договорились!

– Проблема вовсе не в нас, Дарья Сергеевна, – с притворным сочувствием покачал головой Ожегин. – А в том, что ваш подзащитный отказывается от ваших услуг.

– Что, простите?

Даше действительно показалось, что она ослышалась.

– Мне жаль, но Анатолий Кречет письменно отказался от ваших услуг и лично просил меня не допускать вас к нему ни при каких обстоятельствах. Он сознался в убийстве Ильи Митрохина из мести и согласился на сделку с противной стороной.

Даша сжала в руках карандаш, который вертела в руках, и он, жалобно щелкнув, сломался пополам. Она этого даже не заметила. Следователь с подчеркнутым выражением сочувствия на лице протянул ей лист бумаги, на котором неразборчивым докторским почерком было написано всего несколько строчек и стояла подпись Анатолия.

– Я вам не верю, – проговорила Дарья, с трудом разжимая губы. – Я не уйду отсюда, пока не приведут моего подзащитного. Никакие бумажки, которые вы мне тут подсовываете, не убедят меня, что он сам себя оговорил – без всякой помощи с вашей стороны!

Глубоко вздохнув, Ожегин сказал:

– Видите ли, Дарья Сергеевна, вам, как никому другому, должно быть известно, что, не являясь адвокатом подозреваемого, вы не имеет права на свидание с ним. То, что адвокатом вы не являетесь, становится ясно после прочтения этого вот документа, – он постучал указательным пальцем по лежащей на столе бумаге. – Так что, как ни жаль мне с вами прощаться, а придется.

Даша поднялась, ощущая слабость в ногах. Она никогда в жизни не испытывала подобного унижения – ни разу ни один подзащитный не отказывался от ее услуг. Анатолий предал ее самым бессовестным образом, а ведь она носом землю рыла, тратила собственные средства на сыщика, пошла на конфликт с Минкиным, которого всегда уважала, поставила под угрозу собственную репутацию – ради чего?! Неожиданно ее злость обратилась против матери, ведь это она рассказала Даше о том, что Толя попал в беду… С другой стороны, Даша сама ввязалась в дело, и мать тут была совершенно ни при чем, но девушке просто необходимо было сейчас хоть кого-то обвинить.

– Я убью его, – шептала она себе под нос, вихрем проносясь через КПП. – Убью!

* * *

Я, оставив машину на противоположной стороне от метро «Василеостровская», перебежала дорогу к тому месту, где мы с Максимом Жарковым договорились встретиться. Надо признать, я опоздала минут на десять (ничего не могу с этим поделать – пунктуальность не мой конек!) и стала в панике озираться по сторонам. В это время суток здесь настоящий муравейник, и остается лишь гадать, как такому огромному количеству людей удается передвигаться по узкому пространству, не причиняя друг другу телесных повреждений!

– Анна Демьяновна?

Повернув голову на звук, я увидела невысокого плотного мужчину чуть за сорок в неприметной серой куртке и кепочке. Он носил аккуратные усы, за которыми, вероятно, ухаживал. Его карие глаза внимательно и подозрительно смотрели на меня из-под козырька.

– А вы – Максим… простите, не знаю вашего отчества.

– Просто Максим. Извините, что не сразу подошел – проверял, нет ли «хвоста».

«Хвоста»? Что за шпионские игры!

– Вы чего-то боитесь? – спросила я.

– Холодно, – не отвечая на вопрос, пробормотал Максим, оглядываясь вокруг. – Может, присядем где-нибудь?

Я согласилась. Мы быстро отыскали подходящее заведение – небольшое, недорогое и не слишком многолюдное. Взяв по чашке кофе, мы уселись за столик в глубине зала – это была идея Максима, потому что я люблю располагаться у окна и смотреть на улицу, наблюдая за прохожими. Похоже, у парня паранойя.

– Что у вас общего с этими людьми? – спросил он, отогревая руки о горячие бока чашки.

– Простите, вы сейчас кого имеете в виду?

– Вы в телефонном разговоре намекнули, что дело о «Голудроле» коснулось и вас. Что вы хотели этим сказать?

Я объяснила, стараясь быть краткой. Когда я закончила, Максим покачал головой.

– Да уж, они всегда найдут, на кого все повесить!

– Вы о ком?

– О руководстве «Фармаконии», разумеется.

– А Илья Митрохин…

– Илья был одним из немногих, с кем можно разговаривать, – перебил Максим. – Когда я услышал о том, что его убили, едва поверил: хороший был парень, с мозгами, с деловой хваткой, но все же не такая конченая акула империализма, как…