Враг мой - дневной свет

– Как это? – в темноте ей не были видны жадные глаза сына, но его тон не оставлял сомнений: время откровенности пришло.

– Это когда, встречаясь, люди просто дружат. Говорят обо всем на свете и неожиданно понимают, что согласны друг с другом. Их радует почти одно и то же, они к одному и тому же стремятся, понимаешь?

– Да.

– Ну вот. Забавно, что такая духовная близость на время делает людей словно слепыми. Они не видят, как красивы, не хотят жить вместе. Но это потом приходит. Разум берет верх и показывает чувствам, кого следует любить. Вот.

– Спать друг с другом? – от его вопроса она вздрогнула, но заставила себя говорить правду безо всякого стеснения.

– Конечно, и это тоже.

– А это не противно?

– Только если человек противен. Но с таким все делать противно, не только спать.

– Мам, а, правда, что женщины делают это за деньги?

– Боже мой! Не все, конечно! За деньги это делают только испорченные или запутавшиеся.

Она прикрыла глаза ладонями. Нет, не таких вопросов она ждала от сына, насидевшегося в одиночестве и темноте. Почти таких…, но. Вопросы Дмитрия прыгали от одной темы к другой, и он явно не запоминал ответы на них. Он искал в ее словах что-то свое, особенное, и, похоже, не находил. Ей очень хотелось донести до его понимания весь сокровенный смысл таких понятий, как любовь и дружба, но она не могла не видеть, что простые, истинные ценности ему неинтересны. Его привлекала оборотная сторона, темная, тайная. Теплота объятий была ему незнакома, так зачем узнавать об этом что-то еще?

Мир ее сына исказился, как только в него перестал попадать солнечный свет. Она силилась разглядеть его лицо, прочесть в его чертах, что еще не все потеряно, что жажда доброты и нежности еще теплится в его глазах, но натыкалась на мрачную завесу, скрывающую правду.

– Мама, скажи, - голос его был хриплым, как ей показалось от возбуждения, - правда, что наш сосед спит со своей дочерью, этой, Юлей, кажется?

Она медленно отняла руки от лица. Разговора не получилось. Жаль, что милый доктор ошибся, но, как говорится, что есть – то есть. Где он, этот испорченный пацан, умудрился получить такие сведения?! Что ему за дело, совершается ли поблизости бессовестный акт, или дочь с отцом просто дурачатся?!

Мам?! – голос стал злым и настойчивым.

– Не знаю, - она постаралась и сыграла полное равнодушие. – Юле уже шестнадцать, она, конечно, еще совсем девочка, но ей пора бы и самой понимать, что можно позволять мужчине, а что нет.

– А если он ее не спрашивает?

– Дима, а откуда тебе известно, что Олег спит с Юлей? – она намеренно проигнорировала его вопрос. Вообще пора прекращать этот ликбез с четырнадцатилетним подростком! И телевизор она унесет, обязательно унесет! Завтра же!

– Видел в окно.

– Тебе показалось.

– Нет!

– Но ты же ночью только глядишь по окнам! Что там можно увидеть, ночью-то?!

– У них свет горел.

– Милый, это еще ничего не значит. Забудь.

– Я не думаю, что мне показалось,- сердито пробурчал он ей вслед, оставляя за собой последнее слово.

Ей и вправду пора было уходить. Теперь, после такого поворота их с сыном беседы, ей просто необходимо вновь встретиться с Анатолием. Сначала она собиралась на встречу с ним только из-за овладевшей ею симпатии, но сейчас ей требовался совет специалиста. Только бы скрыть свое увлечение от Дмитрия.

– Спокойной ночи, - тихо сказала она, придержав дверь, чтоб не хлопнула. – Спи спокойно и постарайся обо всем забыть.

Внизу, стоя в своей спальне у комода, на котором разместился сверкающий музыкальный центр, Галина долго перебирала в руках диски с записями Илиги и уговаривала себя потерпеть до завтра. Ее настроение требовало музыкального фона, но, приученная сыном к дисциплине, она не решалась открыть дисковод.

Неужели не настанет такое время, когда музыка польется нежными аккордами над ее садом, качая облака, уносясь в синие дали поднебесья?! Неужели она до старости будет вынуждена, словно вор в тишине чужого дома, красть собственное наслаждение, прятать его в закоулки памяти и торопиться уйти, унося свое сокровище от невежественных хозяев?! Кто придумал ей такую жизнь? Кто решил за нее, что нельзя петь, нельзя смеяться и приглашать в дом друзей, нельзя любить?!

Она подняла голову и посмотрела на потолок. Там, над ней жил ее господин, каждую секунду прислушивающийся, что же такое творится в ее душе. Уж не влюбилась ли она в очередной раз, уж не собирается ли лишить его своей заботы?

Она легла в постель и закрыла глаза, напрасно надеясь, что сон принесет облегчение. Ее мысли легли вместе с ней. Но, к счастью, одно новое воспоминание о прошедшем дне согрело ее: карие глаза, улыбающиеся ей в солнечном кабинете, и добрый голос, назначающий встречу.

========== Часть 9 ==========

9

Птица, спутавшая день с ночью, заливалась за окном серебристыми трелями. Створки окна были по-прежнему открыты, чтобы свежий воздух помогал его сну, но вот песенки сошедшей с ума от жаркого лета птички отдыху никак не способствовали.

Он поднялся, тяжело вздохнув, и пошел к окну, уже понимая, зачем он сейчас отдернет портьеру. Нет, не станет он распахивать створки и швырять в певунью первыми попавшимися предметами, нет. Он посмотрит на окно соседей, которых ему сегодня лицемерно пытались выдать за примерную семью. Ах, мама! Ну, зачем так врать-то?!

Свет горел, желтый, уютный, манящий. Каким умиротворяющим, должно быть, выглядит это светящееся в ночи окошко! Как зовет оно проезжающих сквозь мглу пригорода, напоминая, что где-то есть и их окно, за которым ждут и тревожатся. Чем-то этот свет влек к себе и Дмитрия, имеющего слабое представление как о дальнем пути, в конце которого ждет дом, так и о сладости возвращения. Но свет звал и звал его, терзая подсознание, показывая картинки, одна провокационнее другой, словно в мозгу включился гигантский телевизор, и нет возможности выдернуть вилку из розетки.

Он медленно развел портьеры в стороны и выглянул в ночь. Туман, появляющийся теперь тем чаще, чем лето близилось к завершению, не помешал ему увидеть происходящее за заветным окном. Он провел языком по шершавым губам и глухо завыл. На сердце вдруг стало жарко и тяжело. Девушка стояла у зеркала, не двигаясь, и любовалась своей наготой. Для шестнадцати лет у нее была уже вполне оформившаяся грудь, показавшаяся Дмитрию верхом совершенства; весь ее облик олицетворял собой женственность, и юноша сразу решил, что знает теперь, как должна по-настоящему выглядеть красота. Забылось отталкивающее поведение соседки, забылись грубые, жадные руки на ее коленях, забылось даже, что нельзя выходить на солнце. Он стонал, цепляясь за шторы; из уголка искусанного рта стекала струйка слюны.

Внезапно девушку словно что-то напугало: она резко схватила какую-то тряпицу и стала лихорадочно заматываться в нее, старательно пряча грудь. Ей почти удалось задрапироваться со скромностью послушницы, готовящейся к постригу, как дверь распахнулась, и в девичью спальню бесцеремонно ворвался папаша. Дмитрий отшатнулся, но глаз отвести не смог, лишь машинально отдернул шторы пошире.

Тряпица вмиг была сорвана, и взгляду несчастного, шокированного до высшей степени подростка, предстали женские прелести, сжатые крепкими ручищами с волосатыми пальцами; волосы парень додумал сам, инстинктивно принимая растительность на руках за признак неухоженности.