Враг мой (сборник)

– Я могу играть оставшейся рукой.

Он шагнул к ней. Она напряглась, но Кия всего лишь взял ее за руку и подвел к дивану. Сев, Джоанн услышала, как драк отходит и снова берет инструмент. Поток звуков возобновился.

– Из ваших апартаментов доносился крик.

– Я кричала во сне.

– Баадек сказал мне, что вы не донесли моему родителю о Том, что произошло в машине. Я благодарен вам за это.

– Я промолчала скорее ради Баадека, чем ради вас, Кия.

Он ответил негромким смехом:

– Разумеется. И все же я прошу у вас прощения за свое поведение и благодарю вас за ваше.

Она промолчала, и Кия заиграл снова. Звуки были нечеловеческими, как и сама тидна - арфа со стеклянными струнами. Зато теперь звучала совершенно иная музыка. Джоанн откинула голову на спинку дивана и прислушалась, стараясь понять значение неведомых музыкальных фраз. Музыка все время менялась; наконец зазвучало нечто знакомое.

– Что это, Кия?

Музыка смолкла.

– Мое собственное сочинение. Я написал его на Амадине. Оно вам что-то говорит?

– Здесь слышна человеческая музыка, темы из человеческих произведений. Я их узнала.

– Поймите, Джоанн Никол, сочинение, рожденное среди крови, заливающей Амадин, было бы ложью, если бы в нем звучали чувства одних бойцов Маведах, но не участников Фронта. Ваш композитор, Чайковский, мыслил точно так же, сочиняя музыку о войне: у него звучат мотивы как его собственного народа, так и вражеские.

– А что вы вообще знаете о музыке людей?

Он помолчал. Тидна была без особых церемоний поставлена на пол.

– Этот ваш Мицак сказал кое-что, показавшееся мне правдой. После игры, затеянной моим родителем, он спросил у меня, в чем различие между невежеством и глупостью, и сам же ответил на свой вопрос: невежество добровольная глупость. Такое впечатление, что Мицак имел в виду всех нас: и людей, и драков.

– Игра вашего родителя? Так вы знали, Кия, что это игра? Ваши речи были частью вашей роли?

– Конечно!

– Зачем? Зачем вы приняли в этом участие?

– Мы живем по талме и потому все время играем. К тому же Тора Соам мой родитель. Для игры ему потребовалась моя ненависть.

– Но вы знали, что это - игра?

– Все это - игры, Джоанн Никол. Все сущее - игра. Неужели, слушая в чирн-ковахе Талман, вы так ничего и не усвоили?

Джоанн услышала, как он снова берет свой инструмент. Прозвучало несколько аккордов, потом звуки оборвались так же внезапно, как возобновились.

– О Чайковском я знаю по той же причине, по какой мой родитель знает о поведении людей и других рас. Все подробно изучено. Я изучал музыку. Мой родитель изучал жизнь. Ведь перед войной люди изучали нас - разве нет?

– Изучали.

– Наши средства обработки информации благодаря развитию талмы многократно превосходят ваши.
– Причудливая мелодия, навеянная пережитым Кия на Амадине, заполнила комнату.
– Мой родитель владеет всеми возможными сведениями о людях, включая их знания.

– Но разведка Соединенных Штатов Земли...

– Это несерьезно. Вы подходите ко всему бессистемно и поверхностно, а мы заглядываем вглубь.

– Но все равно не можете избежать войны.

– Не можем, Джоанн Никол. Мы не можем.

Вновь зазвучало амадинское сочинение Кия? Джоанн буквально видела каждую ноту. Но были и провалы - места, где полагалось быть звукам, останься у исполнителя вторая рука.

– На этом можно было бы поставить точку.
– Тидна опять была поставлена на пол.
– Вы заметили места, которые должна бы была сыграть ампутированная рука?

– Да.

– Сочинение изменило бы духу Амадина, если бы в нем были все положенные ноты. Моя песня - калека, как и ее исполнитель.

Кия еще немного поиграл и опять прервался.

– Как странно, Джоанн Никол... В темноте, как, например, сейчас, я воспринимаю вас не как человека. И у вас перед глазами тьма. Чувствуете ли вы то же самое, что и я?

– Да. Для меня вы и я - просто... одушевленные существа.

– Я услышал ваш крик и отправился на разведку.

– Это был просто страшный сон, Тора Кия. Я в полном порядке.

Помолчав, Кия встал и шагнул к двери.

– Мне тоже снятся сны, Джоанн Никол.
– Тора Кия боролся с обуревающими его мыслями и непрошеными речами.
– Мне бы... Есть вещи... Мне о многом хотелось бы поговорить.

– Вот и поговорите со своим родителем.

Тора Кия обреченно засмеялся и двинулся к двери.

– Отдыхайте, Джоанн Никол.

– Подождите!
– Она села прямо.
– Почему со мной? Почему вам хочется говорить со мной?

Ответ драка прозвучал так, словно он исповедовался в величайшем грехе.

– С ними я не могу разговаривать о войне. О моей войне - не могу. Родитель всегда остается беспристрастным исследователем, Баадек никогда не воевал. А вы - солдат.

– Я - человек.

– Человек-солдат.
– Тяжелые ботинки потоптались перед ней, и Тора Кия опустился на диван слева от нее.
– Вы понимаете, что у меня больше общего с вами, чем с моей собственной расой?

Через мгновение тишина сделалась невыносимой.

– Я вас слушаю.

– Это какое-то извращение: я пришел говорить именно с вами! Но и сама война - извращение.

В ноздри Джоанн ударил резкий запах "пастилки счастья".

Тора Кия молчал так долго, что она уже решила, будто он задремал. Но он нарушил молчание.

– Иногда мне кажется, Джоанн Никол, что я опять в бою: запахи, звуки, крики - все как настоящее! Потом я снова оказываюсь в безопасности, в родительском доме. Я боюсь за свой рассудок.
– Тора Кия засмеялся.
– Врачи в чирн-ковахе говорят, что из-за этого я не могу родить. Мол, мои мысли не позволяют произойти зачатию. Скоро я состарюсь, и акт зачатия будет грозить моей жизни. Таким образом, прервется род Тора.
– Он вздохнул.
– Пастилка развязывает язык и мысли, но притупляет чувства.