Врата Лилит
Шрифт:
– Ну, все, мам, пока, теперь уже точно, пока-пока!
– и Снежана как бабочка выпорхнула на лестничную площадку, а мама быстро перекрестила свою дочь, что-то шепча себе под нос.
Старенький ярко-красный 'опель' быстро вынес Снежану на федеральную трассу - слава Богу, не из центра выбираться - жила-то она на окраине - и она понеслась на большой скорости в сторону Марьино - старинного имения князей Барятинских, жемчужины культурного наследия края, в котором по какой-то странной прихоти судьбы располагалась резиденция Никитского. Радио передавало какую-то ритмичную музыку, потом - веселый треп двух диджеев, солнце грело по-летнему жарко, на небе - ни тучки, ветер от большой скорости развевал золотистые волосы Снежаны, а на трассе - почти никого. Благодать! И Снежана замурлыкала себе под нос лившуюся из радиоприемника песню, ритмично пощелкивая
Ганин проснулся почти в полдень. Настроение у него было - сквернее некуда. Голова болела, все мышцы и кости ломило, как будто по нему всю ночь прыгал добрый десяток чертенят. Он привстал на кровати и, взявшись за голову, с трудом соображал, что же с ним вчера происходило. Мысли и образы бегали в его голове, как стекляшки калейдоскопа, и никак не могли уложиться в какую-то стройную картину... Снежана, выставка, камеры, потом яхта, потом какие-то сумасшедшие приключения со всякого рода канатными дорогами, ресторанами, вертолетами..., потом лавочка, прощание... Да, а что было потом, ахххх? ПОРТРЕТ! Проклятье! Портрет заговорил! Вчера! Да, вчера, заговорил! И плакал, и угрожал... Черт! А потом все это... Кольцо, храм, свеча, луна... 'Боже, ну это просто какой-то кошмарный, нелепый, страшный сон - и всё!
– подумал, цепляясь как утопающий за соломинку, Ганин.
– И доказательство тому, что я лежу на кровати, а не на полу - там, где я должен был вчера упасть!'.
С этой мыслью Ганин вскочил с постели и принялся искать очки, даже под кровать залез, но только там сообразил, что очки у него итак на носу. А когда он вылез, наконец, из-под кровати, встал, то его взгляд тут же упал на этот проклятый портрет! Девушка на нем по-прежнему радостно улыбалась, держала в беленьких тоненьких ручках лукошко с цветами, а над её золотоволосой головкой в соломенной шляпке с алыми ленточками светило ярко-желтое солнышко. Вот только глаза... Да... Глаза приобрели какое-то новое выражение...
Ганин подошел к портрету поближе и увидел, что в глазах девушки играют ярко-красные искорки, а улыбка чем-то напоминала хищный оскал - белоснежные зубки чуть-чуть сильнее выпячиваются из-под чувственных кроваво-красных губ, чем обычно, и от этого Ганину стало не по себе. Он поспешно отвернулся и отправился в противоположную сторону комнаты, к большому, сделанному из цельного дуба, платяному шкафу. Насколько помнил Ганин, он упал у портрета, ещё не успев раздеться, но сейчас на нем одежды не было...
В шкафу, как ни странно, оказался только один комплект одежды - белоснежные летние брюки, рубашка с коротким рукавом, длинноносые белые летние туфли и широкополая соломенная шляпа. 'И что мне, получается, - подумал Ганин, - в гольф идти играть предлагают, что ли?' Пока он одевался, его взгляд привычно скользил по стенам, увешанным старинными картинами, в основном, портретами, прекрасных дам в париках, декольтированных платьях и в перчатках, и важных кавалеров в париках и при шпагах, хотя были там и несколько великолепных пейзажей. Застегивая пуговицы на рубашке, Ганин бегло осмотрел некоторые из них, но одна из них показалась ему смутно знакомой...
Ганин, затаив дыхание, медленно подошел к ней - она висела справа от шкафа - и сердце его забилось как мотор, в глазах поплыли красные круги, голова закружилась... Он увидел на полянке, покрытой изумрудно-зеленой травой, накрытую скатерть для пикника, а вокруг неё сидели... 'Боже правый!' - Ганин схватился рукой за сердце, кожа на лбу покрылась испариной: там сидели Никитский, его жена и двое детей! Все в легких летних костюмах, все с улыбкой смотрели прямо на художника, как бы в объектив фотокамеры. Но, присмотревшись повнимательнее, Ганин увидел, что в глазах их застыл лютый ужас, какой бывает у людей, погибших насильственной смертью, а сами их улыбки скорее напоминают гримасы, настолько неестественно, как бы чьими-то сильными руками, растянут их рот... Картина производила жутчайшее впечатление и Ганин готов был поклясться, что ТАКОЙ картины тут быть просто не могло! НЕ МОГЛО!
Ганин протянул было руки, чтобы снять эту ужасную картину со стены, но не смог этого сделать - она висела на стене, как приклеенная. И тут его озарила догадка! Он резко развернулся в сторону портрета и... отчетливо увидел злорадные веселые огоньки, плясавшие на глазах девушки, и выражение торжества на всем её лице...
– Твоя работа, ведьма!?
– вдруг внезапно выйдя из себя, закричал Ганин.
– Вот почему я здесь,
Но ответом ему был звонок мобильного телефона. Ганин механически ответил и услышал звонкий радостный мелодичный голосок Снежаны...
Ярко-красный 'опель' Снежаны мягко подкатил к семиметровому забору, за которым не видно было совершенно ничего, с мощными, обитыми железными листами, воротами. Сигналить не потребовалось - ворота при её появлении открылись сами - и она медленно въехала на территорию бывшей усадьбы князей Барятинских. К ней тут же подбежали два охранника в 'хаки' и, открыв дверцы машины, помогли выйти. А чуть поодаль уже стоял сияющий как новенький пятак Ганин. Один из охранников отправился закрывать ворота, а другой сел в машину Снежаны, чтобы отвезти её на стоянку. А Ганин, слегка покрасневший, быстро подошел к Снежане и, галантно поцеловав её ручку, сказал:
– Ты не проголодалась случайно? Я предлагаю начать с обеда. Конечно, Снежана была не против...
Обед был превосходен. Столик на двоих накрыли внутри небольшой и уютной деревянной беседки белого цвета, прямо у искусственного озера с живыми лебедями. Ганин отпустил прислугу и ухаживал за дамой один - то подливал шампанского из ведерка со льдом, то накладывал блюда - благо, они были уже нарезаны. Снежана облокотилась на подбитую плюшем спинку скамейки и блаженствовала - она обожала, когда за ней ухаживают мужчины, тем более что в таком месте она отродясь не была. Роскошный особняк XVIII века нежно голубого цвета перед глазами, аккуратно постриженные лужайки, утопающие в цветах клумбы, искусственные пруды, правильно разбитые аллеи, дорожки посыпанные мраморной крошкой... Требовалось всего небольшое усилие воображения, чтобы представить себя в длинном платье на кринолине, в пышном, усыпанном ароматной пудрой парике, сидящей за столом, за которым тебе прислуживают лакеи, в длинных алого цвета ливреях, также в париках и в белых тонких перчатках, а где-то совсем рядом стоит роскошная позолоченная карета, запряженная четверкой вороных коней, на козлах которой сидит важный кучер, в такой же ливрее и парике, что и лакеи... Снежана вовсю отдалась так ненавязчиво окутавшей её сознание фантазии, что совершенно забыла про все на свете - и про задание, и про Константина Михайловича, и про таинственные происшествия, и даже про Ганина... Майское солнце жарило вовсю, было душно, но от пруда с птицами веяло приятной прохладой. Жара в сочетании с прохладой вызывало чувство сладостной истомы, говорить не хотелось. Снежана съела совсем немного - несколько кусочков мяса, рыбы, греческий салат, шарик клубничного мороженого, зато шампанского выпила не в пример много. Оно было ледяное, терпкое, и сразу же ударило в голову. Ганин что-то говорил и говорил, то суетясь возле стола, как завзятая домохозяйка, то потом сел и стал наворачивать еду за двоих (если не за троих), но Снежана не воспринимала, ЧТО он говорил. В её глазах все поплыло. Она разомлела...
Поместье, располагавшееся всего метрах в двухстах от беседки, стало покрываться какой-то призрачной дымкой, какая бывает в очень сильную жару, когда воздух нагревается так, что начинает видимым образом колебаться перед глазами. Снежана лениво рассматривала дворец, совершенно не слушая Ганина: сначала портик, потом широкие распахнутые окна первого этажа, потом второго... Вдруг внимание Снежаны привлекло шестое окно справа, на третьем этаже. Оно, в отличие от других окон, было закрыто, но Снежана отчетливо увидела, как за стеклом мелькнул какой-то женский силуэт. Детально рассмотреть его Снежана не могла - слишком далеко она находилась -, но она отчетливо увидела, что женщина была красива, стройна, что волосы у неё были светлые и что она приветливо улыбалась. Женщина посмотрела прямо на Снежану и помахала рукой, а потом сделала жест, приглашающий её внутрь дома - мол, заходи, не стесняйся!
– и Снежана махнула ей в ответ...
– ...Снеж, а, Снеж? Снежа!
– Снежана вдруг почувствовала как чьи-то пальцы теребят её за щечку и что-то холодное прикасается к ней. Она удивленно открыла глаза и увидела встревоженное лицо Ганина. Он держал в руках кусочки таявшего льда из ведерка с шампанским.
– Что с тобой? Ты не заснула случайно? Или у тебя тепловой удар?
– Ой, Леш, да... что-то разморило... Наверное, просто перепила шампанского... Слушай, такого вкусного шампанского ещё ни разу в жизни не пила! Леш, ты вроде сказал, что Никитский куда-то срочно уехал, а жена его здесь осталась, да?