Врата Птолемея

От двери донесся хриплый, натужный кашель. Лицо у госпожи Фаррар было измученное, волосы спутанные и растрепанные, губы стянулись в ниточку. Побелевшие руки упирались в косяки по обе стороны двери. Руки у неё были согнуты, плечи слегка сгорблены — эта поза делала её слегка похожей на перевернутую летучую мышь. Глаза её источали яд.

— Все вы здесь — не более чем мелкие чиновники, — сказала она. — Большинство из вас и чиновниками-то не назовешь: так, секретари и ассистенты. Познания в магии у вас самые скудные и ограниченные — а соображаете вы, похоже, ещё хуже, чем владеете магией. Простолюдины о себе и сами позаботятся. Некоторые из них обладают устойчивостью к магии — уж наверно, они сумеют пережить пару-тройку Взрывов. Как бы то ни было, простолюдинов у нас много. Мы можем себе позволить потерять несколько штук. А вот чего мы не можем — так это стоять и рассусоливать, когда наша столица в опасности! Неужели мы предоставим всю защиту Мэндрейку? Вы что, думаете, он особо могущественный волшебник? Я пошла за своими волками. И пусть все, у кого осталась хоть капля честолюбия, следуют за мной!

Она оттолкнулась от дверной рамы и, не оглядываясь, вышла в коридор. Наступило неловкое молчание. Потом трое молодых людей, опустив головы и насупив брови, протолкались мимо Китти и последовали за Фаррар. Ещё несколько поколебались, но остались на месте.

Молодая женщина с бесцветными волосами пожала плечами и обернулась к Китти.

— Мы пойдём за вами, мисс… кстати, извините, как ваше имя?

Клара Белл? Лиззи Темпл?

— Китти Джонс, — сказала она. И слабеющим голосом добавила: — Не мог бы кто-нибудь принести мне попить?

Пока Китти отдыхала, пока она попивала прохладную минералку из бутылок, припасенных для заседаний Совета, младшие волшебники взялись за дело. Некоторые отправились на разведку в соседние помещения. Вернулись они бледные и дрожащие, с рассказами о трупах, сваленных в других комнатах, об изуродованных и стертых пентаклях, о таком разорении, какое никому и во сне не снилось. Подобные бойни устраивали обычно врагам в далеких землях. И теперь, когда волшебники столкнулись с этим лицом к лицу, им сделалось очень неприятно. Другие пробрались к выходу и выглянули на улицу. Здания горели, повсюду валялись трупы, а что самое тревожное — никого живого было не видать. Обычно даже в самые глухие ночные часы по Уайтхоллу проезжали автобусы и такси, в здания приходили и уходили ночные служащие, время от времени появлялись полицейские и солдатские патрули. Государственная машина, потерявшая управление в результате предательства Мейкписа и захваченная врасплох появлением Ноуды, на время совершенно заглохла.

Уничтожение пентаклей стало серьёзным препятствием, но скоро сделалось ясно, что демоны были достаточно злы, но недостаточно добросовестны: немало пентаклей они проглядели, и те остались целы. Несколько мелких бесов отправили на разведку, а тем временем в помещении рядом с залом Статуй обнаружили огромный магический кристалл, ранее использовавшийся Советом. Кристалл притащили в комнату, где сидела Китти. Вокруг собрались притихшие и хмурые волшебники. Самый могущественный из присутствующих — чиновник из министерства рыбного хозяйства — без долгих разговоров вызвал джинна, заточенного в кристалле, и громогласно отдал приказ: показать, где сейчас находятся беглые демоны.

Шар помутнел, потемнел… Все подались ближе.

Внутри кристалла вспыхнули огни! Алые и оранжевые. Языки пламени.

Изображение сделалось отчётливее. Пламя, полыхающее вблизи и в отдалении, фонари среди тёмных деревьев. Вдалеке огромное горбатое светящееся нечто…

— Хрустальный дворец, — сказал кто-то. — Это Сент-Джеймс-парк.

— Там простолюдины устраивали демонстрации.

— Смотрите!

На переднем плане — сотни фигурок, мечущихся среди деревьев и бросающихся врассыпную, как косяк сельди.

— Почему они не убегают прочь?

— Они окружены.

Там и тут вспыхивали выбросы магии, сгоняющие охваченную паникой толпу, сбивающие её в кучу. По краям сделались видны какие-то неестественные движения: движущиеся вприпрыжку фигуры, внешне — человеческие, но выделывающие совершенно нечеловеческие коленца, какие-то немыслимые затяжные прыжки. Они теснили толпу со всех сторон. Одна такая фигура, передвигающаяся длинными скачками, сделалась отчётливо видна в свете фонаря. Она заприметила группку людей, бегущих в её направлении. Фигура пригнулась, приготовилась к прыжку…

Луч белого света — и чудовищный взрыв. Скачущая фигура исчезла — на её месте осталась дымящаяся воронка. Под фонарем промелькнула и скрылась другая фигура, передвигающаяся огромными, но ровными шагами. В руке у неё был длинный посох.

Китти аккуратно поставила бутылку с минеральной водой на пол.

— Вызывайте всех демонов, каких можете, — сказала она. — Если мы хотим быть чем-нибудь полезны, нам надо туда.

Бартимеус

35

Нужно сказать, мы неплохо сработались. Куда лучше, чем рассчитывал он или я.

Нет, конечно, нам потребовалось некоторое время на то, чтобы разобраться между собой, — мы пережили пару неприятных моментов, когда наше тело пыталось одновременно сделать несовместимые движения, но мы очень быстро ликвидировали последствия, так что ничего плохого не случилось [102] . А когда мы пустили в ход семимильные сапоги, то начали перемещаться действительно быстро и сполна использовать преимущества нашего необычного положения.

102

По крайней мере, со мной, так как я был надежно заперт внутри. Возможно, Натаниэль обзавелся парой-тройкой лишних синяков, как в тот раз, когда он пошёл направо, когда я собирался налево, и ударился носом о собственный посох или когда он выстрелил из посоха во время особо замысловатого курбета и нас отшвырнуло в сторону, в куст колючего дрока. Или взять тот мелкий инцидент у озера, на который он так рассердился (хотя мы и под водой-то пробыли каких-то несчастных четыре, ну максимум пять секунд, а немножко водорослей ещё никому не повредило). Но в общем и целом нам все же удавалось избегать самострелов.

Первый выигранный поединок с бедняжкой Наэрьян серьёзно нас взбодрил: мы поняли, что надо делать, и разобрались, как сочетать усилия, чтобы добиться наилучшего эффекта. Мы перестали пытаться дублировать действия друг друга и стали больше друг на друга полагаться.

Вот как мы работали. Натаниэль взял на себя сапоги — если нам нужно было переместиться на большое расстояние по прямой, шагал именно он. По прибытии на место (как правило, через пару секунд — эти сапоги были весьма шустрые) управление ногами брал на себя я — я наделял их частицей своего фирменного проворства и заставлял нас прыгать, как антилопа-импала: назад, вперёд, вверх, вниз, вправо и влево, пока любой враг, а порой и я сам, не оказывался окончательно сбит с толку. Натаниэль же тем временем полностью сохранял контроль над своими руками и посохом Глэдстоуна. Он стрелял каждый раз, как только мы подбирались достаточно близко, и, поскольку я мог предугадывать его намерения, я обычно оставался на месте достаточно долго, чтобы он успел как следует прицелиться. Не делал я этого только тогда — и вполне оправданно, я считаю, — когда спешил убраться с пути какого-нибудь Взрыва, Потока или Растерзывающей Спирали. Лучше всё-таки не сталкиваться с подобными вещами, если не хочешь сбиться с темпа [103] .

103

И вдобавок лишиться жизненно важных органов.

Общались мы с помощью кратких, почти односложных мыслей, как-то: «Бегом!», «Прыгай!», «Куда?», «Вверх!», «Ныряй!» [104] и т. п. Не то чтобы мы докатились до рычания и мычания, но были близки к этому. Конечно, всё это чересчур отдавало мачизмом и грубой силой, тут не было места ни рефлексии, ни тонкому анализу, — зато такой образ действия сильно содействовал тому, чтобы остаться в живых, а также гармонировал с некой подавленностью и отрешенностью, овладевшей душой Натаниэля. Поначалу, пока мы общались с Китти, это было не столь заметно (тогда голова у него была наполнена всякими телячьими нежностями, а потом — полу оформившимися, пылкими и возвышенными устремлениями). Но после того случая на Трафальгарской площади, когда женщина отвернулась от него со страхом и презрением, он стремительно впал в уныние и замкнулся. Его возвышенные чувства были ещё слишком свежими и робкими и плохо переносили, когда их отвергали. Теперь они оказались загнаны вглубь, и на их место вернулись старые знакомые: гордость, отчуждение и стальная решимость. Натаниэль по-прежнему был поглощен своим делом, но теперь занимался им с чувством лёгкого отвращения к себе. Может, это и нездоровое чувство, но оно помогало ему сражаться как следует.

104

Собственно, последний совет я высказал на берегу озера. К несчастью, Натаниэль воспринял его слишком буквально, что и повлекло за собой наше кратковременное погружение.

А сейчас нам было надо именно сражаться.

Наэрьян, ошивавшаяся на площади, оказалась самой нерасторопной из духов; прочие устремились дальше, привлеченные шумом толпы и запахом людских тел. Они миновали арку Черчилля и очутились на тёмных просторах Сент-Джеймс-парка. Если бы простолюдины не толпились там в значительных количествах, воинство Ноуды немедленно рассредоточилось бы по столице, и тогда нам было бы куда сложнее их выслеживать. Но к ночи в парке собралось ещё больше демонстрантов, ободренных бездействием правительства, и теперь эти толпы представляли чрезвычайно соблазнительную приманку для алчных духов.