Врата Птолемея
Шрифт:
Когда мы прибыли, веселье было в самом разгаре. Духи блуждали по всему парку, гоняясь за кучками обезумевших людей, как кому заблагорассудится. Некоторые использовали магические атаки, другие предпочитали двигаться просто из удовольствия двигаться, разминая непривычно неподатливые конечности, выписывая круги, чтобы отрезать мечущуюся добычу. Многие из дальних деревьев полыхали разноцветными огнями, в воздухе висели вспышки, витые струйки дыма, пронзительные вопли и всеобщий галдеж. И всё это на фоне огромного Хрустального дворца, озаряющего своим светом царящее вокруг безумие: в полосах света из дворца носились люди, скакали духи, валились наземь тела, шла головокружительная охота.
Мы на миг застыли под аркой, на входе в парк, чтобы оценить происходящее.
«Хаос, — подумал Натаниэль. — Это — хаос!»
«Ну что ты! — возразил я. — Это ты ещё настоящих битв не видал. Видел бы ты, что творилось под Аль-Аришем. Там
«Очень мило. Спасибочки. Ноуду видишь?»
«Нет. Сколько тут демонов?»
«Больше чем достаточно [105] . Пошли».
Он топнул каблуком, и сапоги устремились вперёд. Мы очутились в самом пекле.
105
Вероятно, штук сорок или около того. Но мудрый воин, устремляясь в битву, старается разобраться со своими врагами поодиночке.
Разумная стратегия требовала, чтобы духи не заметили нас все сразу. Поодиночке мы вполне могли с ними управиться, но связываться со всеми скопом было бы чересчур рискованно. Отсюда — стремительные атаки и непрерывное передвижение. Первой нашей целью, на лужайке неподалёку оттуда, стал африт, облаченный в тело пожилой женщины. Он с пронзительным гиканьем посылал в толпу один Спазм за другим. Мы в два шага очутились у него за спиной. Из посоха вырвался луч — и африт стал воспоминанием, вздыхающим на ветру. Мы повернулись, переместились — и очутились далеко оттуда, среди ярмарочных аттракционов, где трое могучих джиннов, одетых в пухлые человеческие шкуры, деловито опрокидывали «Замок султана». Натаниэль указал на них посохом, и все трое растворились в одной-единственной алчной вспышке света. Мы огляделись, увидели, как у рощицы пошатывающийся гибрид человека и духа охотится за ребенком, и в три шага оказались рядом. Белый огонь пожрал гибрида. Ребёнок умчался во тьму.
«Нам нужна помощь, — подумал Натаниэль, — людям надо помочь. Они бегают кругами».
«Ну, это уж не наша за… Ага, я их вижу! Пошли!»
Шаг, прыжок — мы приземлились на крыше летнего театра, развернулись вокруг центрального столба, выстрелили четыре раза. Три гибрида погибли; четвертый, встревоженный смертью товарищей, шарахнулся, отскочил, заметил нас и выпустил Спазм. Летний театр разлетелся в щепки, но мы ловко кувырнулись в сторону, съехали вниз по парусиновому навесу и, прежде чем наши сапоги коснулись земли, превратили сущность нападавшего в сноп потухающих искр.
Я ощутил укол совести. Решимость Натаниэля ослабла. Он замешкался. «Это… это же была Хелен Малбинди! Да, точно. Она…»
«Она давно уже мертва. Ты убил её убийцу. Шевели ножками! Вон там, у озера! Видишь ребятишек? Скорее!»
Лучше не останавливаться. Лучше об этом не думать. Главное — сражаться [106] .
Прошло десять минут. Мы стояли под дубом в центре парка. Рядом курились останки ещё двух джиннов.
«Ты не замечаешь в наших духах ничего странного? — подумал я. — В смысле, такого, что было бы заметно».
106
Вот интересно: если бы парень был там один и я не ободрял его своим присутствием, смог бы он действовать так же решительно против тел своих бывших товарищей-министров? Я в этом сомневаюсь, невзирая на их уродство, отвисшие челюсти и странно вывороченные конечности. Он ведь был человек, а люди всегда, всегда цепляются за внешнее!
«Глаза? Они у них иногда светятся».
«Глаза-то глазами, но я имел в виду ауры. Они вроде как выросли».
«И что это означает?»
«Не знаю я. Такое впечатление, что им вроде как тесно в человеческих телах».
«Ты думаешь…»
«Духи, которых призвал сюда Факварл, все очень могущественны. Быть может, они становятся ещё сильнее оттого, что подкормились. И если…»
«Погоди. Там, у озера…»
И мы бросились дальше.
Мы гоняли по парку взад-вперёд, среди павильонов и детских площадок, беседок и дорожек, всюду, где мельком замечали крадущиеся, хищные движения. Временами джинны замечали нас и пытались дать сдачи. Чаще нам удавалось подкрасться незамеченными. Перед мощью посоха никто устоять не мог, а семимильные сапоги переносили нас с места на место прежде, чем кто-либо успевал нас заметить. Натаниэль был холоден и решителен, с посохом он с каждой минутой управлялся все искуснее. Что до меня, то, возможно, дело было в адреналине, бурлящем в нашей общей крови, а может быть, и нет, но я мало-помалу
начал получать огромное удовольствие. Во мне постепенно просыпалась былая кровожадность, бешеная радость битвы, которую я ощущал в первых египетских войнах, когда ассирийские утукку маршировали через пустыни и тучи стервятников застилали все небо. Это была любовь к проворству и ловкости, к тому, чтобы бросать вызов смерти и побеждать её; это была любовь к свершению новых подвигов, о которых будут рассказывать и петь у лагерных костров, пока не закатится солнце. Это была любовь к энергии и силе.Это тоже была часть разлагающего влияния Земли. Птолемей бы этого не одобрил.
Однако это все же куда лучше, чем быть пирамидой из слизи.
Я кое-что заметил и мысленно подтолкнул Натаниэля. Он застыл посреди поля, чтобы приглядеться получше. Мы чуть-чуть постояли, поразмыслили. Посох мы держали горизонтально, небрежно сжимая его в руке. Он светился и потрескивал, набалдашник его слегка курился белым дымком. Земля у нас под ногами почернела и обуглилась. Вокруг валялись трупы, туфли, куртки, листовки. Дальше — горящие деревья и тёмная пропасть ночи.
Вдали, за парком, отсветы огней большого Хрустального дворца. Внутри, бросая тени на лужайку, двигались далекие фигуры. Рассмотреть их как следует мы не могли — слишком велико было расстояние.
«Ноуда? Факварл?»
«Может быть…»
«Берегись!»
Кто-то приближался к нам слева. Мы вскинули посох, но атаковать не спешили. Из темноты появился мужчина — человек, с почти невидимой аурой. Он был без ботинок, в разодранной пополам рубашке. Он проковылял мимо нас, оставляя кровавые следы. На нас он даже не оглянулся.
«Какой кошмар!» — подумал Натаниэль.
«Да ладно тебе, мужика тоже можно понять. За ним только что гонялось сорок демонов».
«Я не о нём. Я об этом. Обо всем».
«А-а. Да. Да, кошмар».
«Так ты думаешь, их всего было сорок?»
«Этого я не говорил. Мудрый воин…»
«А убили мы сколько?»
«Не знаю. Не считал. Но сейчас их тут уже не так много».
Центральная часть парка практически опустела. Как будто бы кто-то проколол невидимый мех или преграду и поток лихорадочно метавшихся людей хлынул туда и мало-помалу иссяк.
Натаниэль шмыгнул носом и утёрся рукавом. «Тогда, значит, Хрустальный дворец. Тут мы, считай, управились».
Шаг, другой… мы неслись над лужайками; через подстриженные изгороди, клумбы, водоемы, журчащие фонтанчики. Натаниэль замедлил движение сапог, и мы огляделись.
Хрустальный дворец вздымался в центре парка, точно выбросившийся на берег кит, длиной в двести метров и шириной в сто. Он практически целиком состоял из стеклянных панелей, закрепленных в сети железных балок. Наружные стены были закругленные, плавно уходящие ввысь; там и сям над ними торчали малые купола, шпили, башенки и коньки. На самом деле это была не более чем огромная теплица, только вместо плесневеющих помидоров и мешка компоста там росли пальмовые деревья, струился искусственный ручей, вились мостики и переходы, стояли сувенирные магазинчики и ларьки с едой и находилось множество прочих замшелых развлечений [107] . Тысячи электрических ламп, подвешенных на балках, освещали дворец днём и ночью. В обычные дни это было любимое место простолюдинов, желавших убить время.
107
В частности, всяческие автодромы, площадки для катания на роликах, карусели типа «Оседлай беса», «Таинственный шатер прорицательницы мадам Гурии», комната смеха с кривыми зеркалами, «Пещера чучельника Мишки Бампо» и, в центре, «Всемирная выставка» — ряды жалких витрин, где были разложены «культурные ценности» каждой из стран империи (всякие там тыквы, ямсы и грубо расписанные сувенирные деревянные ложки). Красовавшиеся снаружи вывески объявляли дворец «десятым чудом света», что я, как джинн, приложивший руку к созданию минимум пяти из девяти остальных, считаю несколько преувеличенным.
Прежде я редко приближался к дворцу: мою сущность плющило от его железного скелета. Однако теперь я был надежно защищен телом Натаниэля, и железо меня не волновало. Мы поднялись на крыльцо восточного входа. Здесь тропическая растительность и пальмы плотно прижимались к стеклу изнутри, за ними почти ничего видно не было.
Из здания доносился слабый шум. Мы, не останавливаясь, подошли к деревянным дверям, толкнули их, и двери распахнулись. С посохом на изготовку мы вступили внутрь.
Сразу сделалось душно: снаружи стояла прохладная ночь, а внутри, под стеклянной крышей, воздух был тёплый. Одновременно дохнуло магией: дымом от сернистых Взрывов. Откуда-то справа, из-за зарослей и суши-бара в японском стиле, донеслись жалобные стоны и рыдания.