Времена года

Глаша на миг перестала дышать, слушая, как зашлось в груди бешенным стуком сердце:

«Чаво глядит-то? Зенки выпучил…» – она машинально придвинула свою пустую тарелку к перевернутой вверх дном чарке и скривилась от внезапно скрутившей живот боли. Сглотнула обильную слюну и мельком посмотрела на свёкра. Он сопел, не мигая уставившись на лиф её блузы. Глашу кинуло в жар, и сразу же – в холод. Она потупилась и увидела проступившие сквозь белую атласную ткань напрягшиеся пуговки сосков.

– Спаси Христос! – истово прошептала и тронула Игната за руку.

– Чаво ты?

– Спужалася, – она беспомощно осматривала уставленный яствами стол. Душистые румяные пироги, лизни, блины, заправленные каймаком и арбузным медом… Показалось? Фаршированный поросёнок раззявил своё мертвое рыло в ехидной усмешке.

В горнице вдарила переливами гармошка.

«Прошка», – Глаша водила по сторонам затравленным взглядом, перебирая крупные гранёные бусины ожерелья. Красные лица хмельных гостей вдруг показались отвратительными. Все с каким-то одинаковым непотребством изучали её. Воздух уплотнился и засмердел смесью солений, копчений, пахучего женского и терпкого мужского пота. Глаша захотела вырваться из душной комнаты туда, в тихую студёную январскую ночь! Она привстала и тут же опустилась на лавку, подхваченная Игнатом.

– Ась? – испуганно вскрикнула, осознавая, что катится куда-то вместе с разудалой песней, грянувшей по рядам:

– Татарин братец, татарин,

Продал сястрицу задаром,

Красу девичью за пятак,

Русу косушку отдал так!

Демид стукнул кулаком по столу. Звякнула посуда. Песня оборвалась. Свёкор встал. Сразу же зала показалась Глаше меньше – могучий широкоплечий Демид подпирал головой потолок.

– Горь-ка-а! – наотмашь ударил он Глаше по слуху медвежьим рёвом.

За столами подхватили:

– Ой, и горька!

Игнат встал и увлёк за собой Глашу. Она бы так и упала – колени дрожали от слабости, но муж с силой прижал к себе и накрыл её холодные губы своими. Голова закружилась. Глаша захотела вырваться – отдающий квашеной капустой язык Игната перекрыл воздух.

«Нет!» – хотела крикнуть, но издала лишь мычание. Противные губы мужа ослабили хватку. Глаша плюхнулась на лавку, окончательно обессилев. Краем глаза видела сощуренный недобрый взгляд свекрови – Пелагея хрустела мочёным яблоком и с кривой ухмылкой рассматривала её, подперев голову пухлой белой рукой.

Вновь заиграла гармошка. Перед Глашей мелькнуло бледное лицо Прохора. Он протискивался меж трясущих полными задами баб. Они хватали его за рукава рубахи, пытаясь втянуть в свою кутерьму, но Прохор вывернулся. За ним следом пронырнул дружко Игната. В поднятой правой руке он держал скрипку и смычок.

Прохор растянул во все меха трёхрядку, припустил громкими переливами и, обходя длинный стол в лёгкую присядку, двинулся к молодым:

– А чихирю я не пью,

Пирогов я не беру.

А невестушку свою

Вином крепким напою!

Напою, да накормлю,

На весь народ объявлю,

На весь народ объявлю,

Как я Глашеньку люблю!

Народ загудел. Девки пустились отбивать каблуками пол. Демид, вытянув ручищи в стороны, водил плечами и коршуном надвигался на Глашу.

– Шо ты как тыля 13 стоишь? Иди, с батькой пляши, – шепнул на ухо Игнат и легонько подтолкнул Глашу. Она встала, ухватила трясущейся рукой воротник-стойку – душит, мочи нету! Сделала пару шагов и замерла. Демид обошел Прохора, навис над Глашей горной хребтиной. Прохор опустил гармошку – жалобное звукорядье сошло на нет. Пляс прекратился. Гости зашушукались.

13

Тыля – теленок

Демид недовольно пророкотал:

– Ты, Прошка, ноне шибко веселый, как я погляжу? Ну!

– Воля ваша, Демид Прокопыч, – Прохор передал гармошку дружке Игната и взял у него смычок и скрипку. Ловко положил её на левое плечо, прижал подбородком и, не сводя жаркого взгляда с Глаши, заиграл.

Музыка заметалась в стенах куреня пойманной в силки куропаткой. Глаша забылась каким-то странным сном наяву. Перед ней плавилась золотом августовская степь – пласталась отяжелевшая под бременем янтарных колосьев пшеница, гонимая низовым ветром. Пряный запах разнотравья. Оглушительный стрекот кузнечиков. Сгущалось матовым льняным блеском сумеречное небо. Кое-где прорывались редкие всполохи далёких зарниц.

Сухое сено больно кололо спину сквозь тонкую ткань ситцевой блузы. И губы! Горячие губы Прохора ласкали Глашину грудь.

Глава 1

Острый, как лезвие ножа, звук царапал слух. Словно гвоздями по металлу. Негромко, но настойчиво. В ушах противно засвербело. Что это? Визг? Или кто-то плачет? Необычно так плачет… Неестественно, гаденько, муторно. С примесью нездоровой надрывной весёлости.

Внутри зародился приступ мелкой дрожи. Сердце застучало. Замельтешили ярко-огненные пятна. Как же неприятно! Аж глаза режет! Тело сильно потрясывало.

Надо спрятаться. Переждать. Чего переждать? Зачем переждать? Разве мне угрожает опасность? Бежать! Пытаюсь сдвинуться с места – не выходит: ноги отяжелели. Словно ватные стали! Страшно. Сжаться в комок, превратиться в ма-а-ленькую точку! Чтобы они не заметили. Кто они? Нет же никого! Только звуки и пятна. Пятна и звуки…

Странно. Почему так тоскливо отзываются эти трели где-то под рёбрами? Должно быть, случится что-то ужасное?! А может, обойдётся? Ничего особенного? Просто соседи ремонт затеяли? Что за глупость: при чём здесь ремонт? И не похоже это звуковое трепетание ни на перфоратор, ни на дрель. А на что похоже?

Открыв глаза, она какое-то время бессмысленно озирается по сторонам. На обоях с цветочным орнаментом подрагивает солнечный зайчик. Перепрыгивает на узкую полку с толстой тетрадью в серой коленкоровой обложке. Серый цвет – любимый. Идеален для дневника… Письменный стол завален кипами нот. Створка шкафа открыта. Мышиного цвета платье безжизненно свисает, зажатое в тиски аккуратно сложенными кофтами. Прислонившись к спинке кресла, стоит коричневый кожаный футляр. На кресле возлежит королева оркестра, сияя матовым блеском тёмно-орехового лакированного корпуса.

«Я в комнате со скрипкой. Постойте, это же моя комната! Моя скрипка. Я… Дома? – Она поморгала. Зажмурилась. Вновь открыла глаза. С минуту смотрела на светло-зеленоватую краску на потолке. Потом вздохнула с облегчением, откинула одеяло, села на кровати. Прислушалась. Вивальди? Моя любимая «Весна»! Ну и приснится же такое: гвозди, ремонт.

Опустив босые ноги на пол, машинально сняла со спинки стула вязаную шаль, накинула на худые плечи, достала скрипку. Взяла смычок и прошлёпала на кухню. Пахло лимонной цедрой и корицей. У плиты стояла мама, дирижируя деревянной лопаткой в такт звучащей из колонки старого радиоприёмника музыке: