Времени нет

— Мы не должны играть, — заявил Тарас.

Они позвали капитана милиции, который заботился о безопасности на концерте. Зрители уже собрались на стадионе. Капитан заверил — они утроят бдительность, но повторил слова Тараса: "Вы не должны ее играть".

Олесь начал «Звено номер два» на автомате, только потому, что привык выполнять ее следующей после «Вертикали». Ну, а после первых аккордов отступать уже было нельзя. Пальцы едва подчинялись. Схватив стойку с микрофоном, он сделал два шага в глубину сцены. Но для возможного снайпера музыкант все равно оставался как на ладони. Олесь вглядывался в толпу, и на одной из строк песни его голос предательски вздрогнул.

Оформитель сцены привязал к микрофону белый платок. Олесь уже не смотрел вниз — он сосредоточился на ней. Шелковая, без пятнышка. Прекрасно будет сочетаться с вишневой кровью. Созревая последний припев, Олесь поднял глаза и увидел Тараса, который изменил привычную позицию на сцене и всю песню отыграл стоя между ним и толпой.

Две непогашенные марки. Олесь обещал написать письмо девушке, с которой у него был яркий курортный роман. Имя ее он уже не помнил, адреса не сохранил, зато марки напоминали о чуде безоблачного счастья, возможном без славы и почти без денег.

Миниатюрный ловец снов. Это одна из первых гастролей в Штаты.

Карманное зеркальце. Его он украл на память у девушки, с которой лишился целомудрия.

Компасс. Подарок второго детства, умершего еще подростком.

Коробка спичек с номером телефона. Так начинался самый серьезный из его романов, который длился четыре года и закончился синим носком — она случайно попала вместе с ее белыми вещами в стиральную машину.

Написанное от руки объявление. Барабанщик собирает группу. Это настоящий раритет, когда-то вывешенный на студенческой доске объявлений в общежитии. Олесь там не бывал, но девушка, с которой он тогда встречался, сорвала эту бумажку для него. Так создавалось то, что стало группой «Времени нет». Крепкий учился на экономическом факультете — пошел по стопам отца — и не думал о том, чтобы зарабатывать на хлеб музыкой. Когда они записывали первый альбом, отец внес львиную долю необходимой суммы с условием, что Олесь не покинет учебу. Но он и не собирался — это было бы совсем непрактично. Олесю приходилось учить дисциплины в качении автобусов, в гостиницах с тараканами, на парковых скамейках, но диплом экономиста он все же получил. Даже с отличием — не в последнюю очередь благодаря популярности. Спустя десять лет Олесь даже защитил кандидатскую. Отец был доволен, хотя Олесь ни дня не работал по специальности. Главное, что у сына был тыл — обеспеченная дипломом профессия, и они оба это ценили. Через месяц после того, как университет выпустил крепкого во взрослую жизнь, «Времени нет» отправился завоевывать Киев — и в итоге завоевал страну.

"Не так уж много для всей жизни", — подумал Эдем.

Он повернул вещи в коробку. В сутках было недостаточно часов, чтобы продолжать тратить время на чужую ностальгию.

2.2

— Думал, увижу вас только через три дня, — сказал Капитан, когда Эдем устроился на сиденье рядом.

Он заметил, что пассажир, выйдя из ворот своего дома, не сразу сел в такси, словно не был уверен в своих планах. Эдем был насторожен, он подумал, что успел выдать себя таксисту, и приготовился рассказать ему о магических событиях последних часов.

— Только пообещайте мне не петь, — добавил Капитан.

— Вы… — голос получился неестественно тонким, и Эдем прокашлялся, чтобы вернуть ему привычный тембр, — вы первый, кто такое просит. Обычно наоборот.

— У этих людей нет билета на ваш концерт, а у меня есть. И мне бы не хотелось думать, что я бесплатно мог получить то, за что уже заплачено.

Эдем выровнял дыхание — признание откладывалось. Если уж Капитан его не раскусил, то остальным тем более не удастся.

— Обещаю. На Европейскую площадь, пожалуйста.

— Тогда пристегнитесь. Если с вами что-нибудь произойдет, концерт отменят, да-ак. А знаете, что хуже, чем потерять деньги? Утратить уже оплаченное удовольствие.

Эдем щелкнул ремнем безопасности.

— Вам бы не за рулем, а страховым агентом.

— Нет, нет. Это мечта моей жены, чтобы я вернулся к такому. Ходил бы по коридорам с мягкими коврами, держал бы в гардеробе две дюжины белых рубашек и сохранял бы стабильность в кошельке. Ей нравилась такая жизнь в коробке. Но ты никогда не захочешь его снова — с того момента, когда узнаешь свободу дороги.

Машина остановилась на светофоре. Капитан отстранил Эдема, вытащил из бардачка грязную тряпку и, высунув руку из окна, принялся протирать оставленную птицей свежую метку. Его нынешняя коробка была в безупречном состоянии.

— Значит, вы знакомы с Эдемом? — продолжил Капитан беседу, когда машина выехала на трассу. — А вчера, когда речь зашла о вашем концерте, он ни слова мне не сказал, да-а. Решили попробовать его утреннюю привычку? — Эдем неопределенно повел плечом. — А где он? Я ему звонил, не отвечает. Обычно он бодрствует в такое время.

Эдему самому было бы интересно узнать, что происходит с его телом. Или оно лежит без движения в постели, или ведет параллельную жизнь.

— Собирался в срочную командировку, — ответил он и понял, что болтал лишнее — слишком уж фальшивым было объяснение.

Капитан недоверчиво хмыкнул и больше уже не пытался поддерживать диалог: не стоит разговаривать с человеком, если ты не веришь ему, а он тебе.

Они уехали на Владимирскую, когда в неудобную тишину вклинился телефонный звонок. Эдем поспешно принял вызов. Только на одном контакте с телефонной книгой стояла такая мелодия. Звонил Павел, продюсер Крепкого, близкие люди называли его Паштетом.

— Привет! — сказал Эдем и вдруг вспомнил. — Ты должен вчера сообщить мне подробности предстоящих съемок.

Дрожь побежала по его рукам от осознания того, как естественно знания Крепкого двумя спиралями ДНК сплелись в единое целое с его знаниями. Оставалось только думать, исчезнут ли они завтра, когда Эдем окажется уже в другом теле.

— Обещал, и что? — ответил Паштет. — У меня для тебя королевский подарок. А ты где? Я слышу шум двигателя.

— Еду в центр, собираюсь пробежаться.

— Ты сел в машину, чтобы пробежаться? Гениально! Это вообще ты сейчас сказал? Или это хакеры из Анонимуса сломали мой телефон, запустили в него вирус — и ты говоришь осмысленные вещи, а мне чувствуется всяческий хрен? А погоди, это пиар-ход, которого ты со мной не согласовал? Ты выходишь в спортивной форме на Крещатик, делаешь фотографию в инстаграммах и пишешь под ней послание миру: «Эй, я спортсмен, а не старый пердун. Я и пробежаться могу, а не только сыграть на гитаре хиты, под которые целовались ваши мамочки». Ну а потом садишься в машину и уезжаешь обратно. Я правильно все представляю?

Паштет весил с полтора центнера, и его дружелюбное лицо, присущее людям такой комплекции, диссонировало с грубыми остроумиями, которыми он сыпал. Хотя, справедливости ради: если подсчитать количество непристойностей в бурном потоке его слов, их процент окажется совсем небольшим.

— Что за подарок?

— Самый ценный — возможность. Мне был виноват один человек, родственник которого знает другого человека, который, наконец, познакомит нас сегодня с нужным человеком. Ты, конечно, ни черта не понял, но я и не пытался говорить понятно. Все, что нужно от тебя: сделать свое селфи на Крещатике, потом переодеться в приличную одежду — твой серый пиджак, который мы купили в Праге, будет вполне уместным — и через час быть в холле гостиницы «Хаятт».