Времеубежище
Шрифт:
Статисты для революции
16
Мы перешли бульвар Дондукова и проследовали мимо здания Президентства. Вдали рабочие разбирали временный мавзолей. Желтая плитка на площади перед мавзолеем все еще была усыпана гвоздиками, обрывками лопнувших шариков и прочим мусором… Дождь закончился, и небо понемногу прояснялось. Мы прошли мимо собора Святой Недели. Шестнадцатого апреля 1925 года Болгария стала абсолютным мировым рекордсменом: в храме Святой Недели в Софии был совершен самый кровавый на ту пору террористический акт. Двадцать пять килограммов взрывчатки, заложенной под главным куполом, и бутыль с серной кислотой, чтобы сработало наверняка, стали причиной смерти ста пятидесяти мужчин, женщин и детей, пришедших в церковь. Эта акция была осуществлена представителями радикального крыла партии, которая возглавляла теперь Движение за социализм. Так что, если кто-то очень захочет вернуться в двадцатые годы прошлого века, ему придется разбираться и с этим событием.
Пока мы шли, Демби не переставая говорил о том,
Все безработные парни и старики, убивающие время в городских и сельских кабаках, вдруг превратились в резервных артистов. Они по-прежнему просиживали штаны в забегаловках, но теперь мечтали, надеялись, что их пригласят на роль повстанца, или турка, или партизана. Правда, заметил Демби, люди в селах перестали обрабатывать землю. Зачем вкалывать в поле под палящим солнцем, если влегкую можно заработать за день двадцать, тридцать, да даже и пятьдесят левов. Меньше всего за реконструкцию платит местная администрация, хотя даже тогда, как говорится, с паршивой овцы… Двадцать левов все-таки на дороге не валяются. Но если какой-то местный феодал вдруг захочет на своей тусовке показать освобождение закованных в цепи рабов Марко Королевичем или битву при Клокотнице, бабок отвалят прилично, при этом работы, в сущности, никакой, особенно если ты изображаешь закованного в цепи раба.
— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — вдруг сказал Демби.
Мы как раз дошли до перекрестка улицы Ангела Кынчева и бульвара Патриарха Евфимия и оказались напротив места, где когда-то находился культовый, как тогда считали, «Кравай» — там собирались едва вылупившиеся панки, звучал ироничный хриплый голос Милены… Если выберут восьмидесятые, это место необходимо будет восстановить, дабы вернуть легенду…
— Идем в НДК, — безапелляционно заявил Демби.
— Нет ли места поприятней? — попытался возроптать я.
Гигантская бетонная черепаха Национального дворца культуры, тоже построенного в восьмидесятые, заслоняла гору Витоша. Здание возводилось наскоро к 1300-летию государства. Там был огромный зал, где проводились съезды партии, а также десять залов поменьше, разбросанных по всем этажам. Какое бы культурное мероприятие там ни устраивали, концерт или театральную постановку, все странным образом превращалось в бледное подобие партийного пленума. И все овации, которые предназначались артистам, звучали как «бурные и несмолкаемые аплодисменты и крики „слава“», как когда-то писали в газете «Работническо дело».
Мы попали в здание через боковой вход со стороны пилонов. Охранник приветливо кивнул нам, потом Демби магнитной картой открыл какую-то дверь, и мы спустились в подвальное помещение. Я здесь никогда не бывал. Мы шли по холодным коридорам, словно в бомбоубежище. Не удивлюсь, если окажется, что именно для этого они и были созданы. И неожиданно уперлись в стеклянную дверь, которая вела в зал с низким потолком. Окон не было. Внутри происходило нечто среднее между гимнастической тренировкой, обучением гвардейцев и репетицией манифестантов Около полусотни молодых мускулистых мужчин и женщин совершали самые разнообразные движения. Вдруг выбрасывали вверх правую руку, сжав кулак, и по невидимой команде выкрикивали: «Слава! Слава! Слава!» Я вспомнил, что вчера на манифестации меня впечатлила синхронность скандирования: такое трудно сымпровизировать, если как следует не потренироваться. Будто прочитав мои мысли, после следующей команды строй вдруг распался и воцарился хаос (хорошо отработанный, кстати). Команды отдавал низкорослый мужчина в форме десантника — его почти не было видно с того места, где мы стояли. Вдруг кто-то выкрикнул: «Отставка!», и постепенно, вначале нарочито нестройно, к нему присоединились остальные. Со стороны и вправду могло показаться, что все происходит спонтанно. На миг на лицах участников отразился гнев. Потом один из них наклонился, поднял с земли невидимый камень и запустил его в невидимое здание. Этот жест повторили и остальные. Вскоре все дружно бросали камни в невидимую цель. Я вздрогнул, услышав звон разбитого стекла, но Демби взглядом указал на колонки. Спустя минуту, похоже, вмешалась полиция, потому что так называемые гимнасты принялись имитировать ответные действия. Они пытались на корточках выбраться из окружения, потом достали заранее приготовленные шесты, и какое-то время казалось, что у них тренировка по айкидо. Командир сурово отдавал команды вперемешку с матом: «Козел, разве так надо… Бей по яйцам, тебе говорю, падай и кричи, вопи, твою мать, реви, камеры работают…» Он обращался к женщине, которая лежала на земле и верещала что было сил… Вероятно,
действие переходило в другую фазу — фазу жертв. Вдруг появился седой мужчина с разбитой головой — раньше я его не замечал. Кровь (краска) стекала у него по виску и капала на футболку. Он провел ладонью по лицу и поднял руку вверх, демонстрируя всем окровавленные пальцы… Словно по сигналу остальные заревели: «У-у-у… У-у-у-убийцы… У-у-у-убийцы-ы-ы… У-уби-ийцы-ы…»— Подними руку повыше… Пробирайся вперед… Камеры должны тебя поймать, — командовал гном в униформе. — Растопырь пальцы, покажи, что ты в шоке, ведь тебе разбили голову… Иди к полицейским… Так, хорошо, хорошо… Дразни их, дразни… Надо вывести их из себя, чтобы они попытались тебя ударить, войти в кадр…
Демби показал взглядом, что, если я захочу, можем уйти. Стало душно.
— Это мои люди, — сказал он, выдыхая дым короткой сигарки с ароматом черешни. Потом приосанился и с пафосом произнес: — Самые лучшие артисты в мире, могут сыграть что угодно: трагическую роль, комическую, историческую, идиллическую, идиллическо-комическую, историко-идиллическую, трагико-историческую, трагико-историко-мифо-идиллическую — с соблюдением триединства и любую другую. Для них не существует сложных задач, им по плечу и тяжелый Сенека, и легкий Плавт. Они на «ты» и с литературным слогом, и со свободной развязной речью. Уверяю тебя, им нет равных! «Гамлет», второе действие, третья сцена… Я знаю ее наизусть, с ней я пытался поступить в театральный… Неудачно… Но теперь у меня собственная школа. Время от времени я приглашаю профессоров читать им лекции. Тех самых, что когда-то меня срезали… Даю им хлеб, так сказать.
— Значит, это и есть статисты для революции? — вымолвил я.
— Некоторые из них. Это была репетиция протестной группы, но есть и много чего другого… Много чего…
Я подумал, что с помощью сотни таких обученных статистое можно серьезно расшатать власть, устроить международный скандал, попасть в срочные новости, и сказал об этом Демби.
— Знаю, — ответил он. — Но зачем мне это? Кто придет после? Я могу разрушить и перевернуть все вверх ногами, но поддерживать новую структуру или систему мне не под силу. Те, кто придет после такого фейкового переворота, сметут и нас. Подобие государства, которое все-таки поддерживает хоть какой-то порядок, нас вполне устраивает. Мы работаем в этой питательной среде. Мы нечто вроде вируса в теле государства. Когда тело слабое, дряхлое — нам классно, но если его не станет, исчезнем и мы. У меня нет никаких политических амбиций. Впрочем, таким образом я пытался осуществлять и социальные проекты.
— И?..
— И ничего, все впустую… Пшик. А ведь проект был на все сто… — махнул рукой Демби.
17
Время клонилось к обеду. Мы решили зайти в ресторанчик под названием «Солнце и луна», что у Малых пяти углов. На первый взгляд там ничего не изменилось, даже название осталось прежним. Официант, принесший нам меню, впечатлял своей хипстерской бородой и был похож на Христо Ботева (здесь все хипстеры похожи на Ботева). Он скороговоркой сообщил нам обеденное меню: болгарский йогурт, болгарский ягненок в мятном соусе, яйца по-панагюрски от освобожденных (он именно так и сказал) кур, телячий холодец с брюссельской капустой и болгарскими специями, лепешка из лимеца по старинному болгарскому рецепту и на десерт черешневый торт «Апрельское восстание» или крем-брюле по-самоковски. На выбор. Мы быстро заказали по порции болгарского ягненка. В отличие от меня, на Демби меню не произвело впечатления.
— Это был потрясающий проект, — начал он рассказывать. — В городах и селах полно старых людей, дети которых свалили за бугор. Некоторые еще в девяностых, другие позднее. Они годами не приезжают сюда. Там уже родились дети их детей. А рядом со стариками никого. Тяжкое одиночество — болезнь, которую обычно нигде не регистрируют, но, на мой взгляд других серьезных причин для такой высокой смертности просто нет. Когда пошло дело с реконструкциями, я постоянно ездил по стране и много чего повидал. Да что старики, страдают и люди нашего возраста. Например, жена отправилась в Испанию или Италию ухаживать за больными. Присылала домой деньги, так как муж потерял работу. Сначала приезжала каждые два-три месяца, но потом перестала. Во-первых, дорого, а во-вторых, нашла себе другого… Где-то еще муж уехал на заработки — та же история. Один посылает деньги, другой смотрит за детьми. Конечно, если есть дети. Целое поколение видит матерей только по скайпу. Целое поколение со скайп-матерями. И я себе сказал: а почему бы раз в неделю, в субботу или воскресенье, не нанять себе супругу, с которой можно было бы сварить куриный супчик, сесть на балкончике, выпить по чашечке кофе, поговорить. Чтобы дети тоже почувствовали женскую руку. Женщина не обязательно должна быть похожей на их мать, я не искал двойников, ведь для сирот каждая женщина — мать, а каждый мужчина — отец. Я и отцов предлагал. Цены были бы минимальные, я не искал выгоды, мог себе это позволить.
Люди решили, что это полный абсурд, они вообще не поняли, в чем смысл. Для них гораздо легче было найти себе кого-то на одну ночь. А ведь в мой проект секс вообще не входил. Правда, в самом начале произошло несколько инцидентов: попытались изнасиловать двух женщин, нанятых в качестве субботних супруг… Это было пять-шесть лет назад. Насколько я знаю, в Японии сейчас тоже есть такой проект. Значит, идея витает в воздухе.
— Идея потрясающая, — сказал я абсолютно искренне. — И я знаю человека, который по достоинству ее оценит. — Конечно, я имел в виду Гаустина.