Время бусово

— Визит сей хоть и с трудностями, но окончится положительно для нас, — спешит развеять сомнения княжича Златогор. — Просто грядущее для русов не столь радостное, как настоящее. Покачнется старая вера, восторжествует новая, взятая отсель. Вот это и печалит меня.

Все, в том числе и Бус, сначала поражены столь необычным словам волхва: неужели на него сошло божественное откровение, что он может прорицать будущее. Но тут же отказываются от столь революционной мысли и начинают наперебой убеждать старого волхва в том, что он, волхв, тут не прав, что русичи своей древней вере никогда не изменят и будут ей верны до конца дней своих и до скончания мира.

— Мы же ни какие-нибудь греки и римляне, которые сплошь и ря-дом меняют веру свою вопреки заветам родителей своих: отцов и дедов, — чуть ли не хором шумят они.

Волхв не спорит, не отстаивает истину своих слов, он мягко и гру-стно улыбается. Будущее хоть на мгновение, но открыло свою завесу тайны перед ним. Молодым этого не понять, не прочувствовать. Да и стоит ли их пугать снизошедшим на него, волхва, откровением Создате-ля? Возможно, придет время, и они сами что-то увидят, а что-то и пой-мут. Но пока это время не пришло.

Могучие стены, кичащиеся роскошью дворцы, театры и стадионы, сверкающие бронзой и золотом маковок христианские церкви, удив-ляющие белизной мрамора храмы Юпитера, колоннады и портики, арки и статуи, полная всевозможных судов гавань Золотой Рог — все это при-давало столице Ромеи притягательную прелесть, удивляло и восхищало. Но здесь же, наряду с дворцами знати, наряду со всей этой роскошью и пышностью, теснились трущобы бедняков, узкие улочки с покосивши-мися домишками, до которых почти никогда не добирались лучи солн-ца, поражавшие путников непролазной грязью или едкой пылью, гни-лью и вонью отбросов продуктов питания, кожевенных мастерских, скотобоен, а также количеством калек и нищих.

Посольский кортеж сопровождал греческий купец Никодим, про-живавший как раз в Византии. Никодиму за пятьдесят, и он уже не-сколько лет как стал заниматься торговлей в Кияре, даже постоянным местом и торговой лавкой обзавелся, в которой не только товары свои, привезенные из Византия и других ромейских и греческих городов дер-жит, но и кое-какое хозяйство. Князь Дажин тому не противился. На-оборот, старался, чем мог, оказать помощь торговому гостю.

Никодим поселил Буса и его сопровождающих лиц в своем двухъ-ярусном каменном доме, окруженном каменной стеной от других зда-ний и домовладений и стоявшем недалеко от моря. Дом и двор купца даже на фоне общего благополучия града Византия отличались доброт-ностью и богатством. Тут вам и многочисленные склады со всевозмож-ным торговым скарбом, и конюшня для десятка лошадей, и хлев для буренок, и одноярусные домишки домашней прислуги и рабов, выпол-нявших самую тяжелую и грязную работу по хозяйству. А вид из окна дома на море и пролив радует взгляд не только редкого гостя, каковыми были Бус и его спутники, но и самих обитателей дома. А вид действи-тельно достойный: сначала мысок, покрытый зеленью вечнозеленых деревьев, затем — морская гладь со снующими по ней лодками, галера-ми, дромонами; под парусами и без таковых. Косой парус, который можно видеть почти на всех судах, называется латинским. Об этом Бус и его товарищи уже хорошо осведомлены. Не зря же они несколько дней и ночей пробыли в плавании и по Сурожскому морю и по Понту Эвксинскому. Насмотрелись и наслушались всего вволю.

Он же, Никодим, не только сопровождение посольства от стен Кияра до Византия осуществлял, но и взял на себя посредническую миссию для обеспечения встречи с императором Константином. Конеч-но же, не бескорыстно, а что бескорыстно делается в этом мире…

Однако усилия Никодима, как, впрочем, и всего посольства, дли-тельное время не имели положительного результата. Император Рим-ской империи, хоть и находился в столице, но оставался недосягаем.

Везде их, казалось бы, благосклонно выслушивали, принимали по-дарки — связки собольих и горностаевых шкурок, обещали похлопотать, но воз оставался там, где и был ранее. Дело с места не двигалось.

— А нельзя ли как-нибудь иным путем решить вопрос нашего пере-движения по империи, — в который раз начинал нетерпеливый Мал речь о возможности выхода из создавшегося незавидного положения посоль-ства.

— Нельзя! — прерывали его или Златогор, или сам Бус. — Никак нельзя. Только при наличии императорского манускрипта, дающего право на перемещение по державе, можно будет следовать дальше. А манускрипт такой можно получить только после личной аудиенции. Еще за шпионов объявят, за соглядатаев — позору не оберешься. Нам же, кроме того, чтобы по стране сей путешествовать, в разных ее землях побывать, надо еще и переговоры провести, договоры необходимые за-ключить.

Подобные разговоры поднимались не раз. Неопределенность и пустые хлопоты действовали на всех угнетающе. Даже волхв Златогор, которого, казалось, ничто уже не могло в этой жизни ни смутить, ни рассердить, ни из себя вывести, и тот испытывал некоторое удручающее состояние от затянувшегося ожидания благоприятного исхода. Тут уже не радовали ни гостеприимство хозяина дома, ни достопримечательно-сти града Византия и его окрестностей, ни вид морского пейзажа, ни вечерние прохладные бризы. И вот, когда терпение русов, казалось, бы-ло на исходе, под конец второй седмицы пребывания их в Византии, Никодиму удалось выйти на дворецкого императорского дома — Андро-ника. «Теперь, — порадовал Никодим, — ждать осталось совсем немного. Наберитесь терпения. Скоро ваши мытарства окончатся. А там, как Бог даст: договоритесь или же нет».

Ни в какие тайны предстоящих переговоров Никодим, по понят-ным причинам, посвящен не был. Он знал лишь одно: знатные русы хотят путешествовать по землям империи, потому и отправились в Ви-зантий, потому и добиваются свидания с императором.

И вот настал день, точнее утро, когда Буса и его сопровождающих лиц специально посланный императором гонец пригласил во дворец.

— Вы уж, гости иноземные, — по-видимому, до конца выполнял возложенные на него обязанности смуглолицый гонец в блестящих, скорее всего, позолоченных доспехах, и белом плаще воинского коман-дира поверх них, с коротким мечом на поясе в изукрашенных ножнах, — приоденьтесь понаряднее. Чай, не в баню общественную идете — к Им-ператору!

— Не твоя забота, гонец, — осадил его Златогор, как старейший в по-сольской свите Буса. — Передал приглашение своего властелина — на том спасибо. Можешь быть свободен. Мы тут уж как-нибудь сами сооб-разим: во что нам, сирым, одеться, какие гостинцы приготовить.

Но посланец императора не уходил, заявив, что он обязан сопро-вождать послов Русколани до императорского дворца.

— Что ж, — не стал больше выяснять отношения с ним Златогор, — делай, что велено. А мы — что нам надлежит.

Бус, как глава посольства, участия в перепалке не принимал, следя за тем, чтобы сопровождающие его соплеменники одели наилучшие одежды и взяли самые дорогие подарки.

Когда же он поверх своего праздничного платья повязал и пурпур-ный плащ — символ княжеской власти, то посланец императора вдруг потребовал плащ заменить.

— Только наш император имеет право по законам Империи одевать пурпурные одежды! — возмущенно заявил он. — Остальные этого не смеют делать под страхом смерти.

— Подданные императора, по-видимому, действительно не имеют право одевать пурпурные одежды, — мягко заметил, улыбаясь во все глаза Бус, — но я, слава Сварогу, не подданный императора. Я — поддан-ный Руси. Князь. И алое корзно — символ моего княжеского достоинст-ва. Поэтому пойду в той одежде, которая мне подобает по праву и по положению.

Императорскому гонцу пришлось смириться.

До императорского дворца, возвышающегося на самом высоком месте града, конное посольство русов сопровождали пешие легионеры из личной гвардии императора под командой все того же гонца-офицера. Такие же нарядно одетые и такие же важные, как и их коман-дир.

Тронная или церемониальная зала, по-римски — триклиниум, в ко-торой происходил прием русколанского посольства, располагалась на первом этаже императорского дворца. Она была специально предусмот-рена архитекторами при строительстве дворца, чтобы не только своей красотой, но и вместительностью поражать воображение находящихся в ней людей, особенно тех, кто впервые попадал сюда.