Время бусово

«Сколько лет прошло, — размышлял Бродич, глядя на град свой из-под лисьего треуха, перед которого из-за дыхания на морозе покрылся инеем и был также бел, как и наст под ногами. — Сколько вод в Куре и в Тускаре утекло, сколько всего случилось, сразу и не упомнишь. Когда-то я был молод и участвовал в строительстве сей крепости, спас жизнь жрецу Свиру, а теперь сыну моему Яруну уже столько же лет, а Стоян входит в эту пору. Ярун уже женат — и вот-вот обзаведется своими детьми, моими внуками, — улыбнулся Бродич своим мыслям. — Вскоре и Стоян с кем-нибудь слюбится и в дом наш еще одну сноху приведет. Дом наш хоть и был когда-то просторен, — переключились мысли в дру-гое русло, — но с каждым днем с учетом роста семьи будет становиться все более и более тесноват. Знать, пришла пора Яруна в собственный угол отселять. А это — новая стройка, новые хлопоты. Но, — улыбнулся он опять, — радостные хлопоты. Сколько лет прошло, — вернулся к пер-воначальным размышлениям Бродич. — Вот уж как несколько лет нет князя Кура, а в граде и окрестностях княжит его сын Севко, названный в честь легендарного прародителя северян, муж, хоть и молодой, но ра-зумный. Видать, княжеская кровь сказывается, да и жрец храма Свето-вида, — усмехнулся добродушно Бродич, — своими заботами и знаниями его не оставлял. — Князь Кур умер и ушел к пращурам, но воевода Хват еще жив. И хоть лета не пощадили его, посеребрив бороду и усы, но он по-прежнему бодр и также себя — шире. А еще хоть сегодня готов в по-ход отправиться, как делал это в те уже далекие годы, когда ходили в совместный поход многих славянских племен на орду фарнахов и гун-нов, к Ра-реке, чтобы наказать хана Джулата. Даже бесследное исчезно-вение сына Сокола, кажется, на нем никак не отразилась. По крайней мере, внешне… А Сокол-то, — вновь метнулись мысли в иное русло, — как-то непонятно для всех сгинул. Был, был — и, вдруг, не стало… То ли с торговыми гостями ушел — и пропал, то ли пытался у княжича Буса свою любовь Радославу отбить — и погиб. Темное то дело… Тогда в граде Курске еще разное говорили по этому поводу, хотя княжеского сыска, непременного при таких делах, вроде не было. Но как ведется при таких обстоятельствах: поговорили, поговорили, да и позабыли. И было то, — наморщил Бродич лоб, — как раз в лето, когда в Курск при-было посольство князя Дажина во главе с его старшим сыном Бусом».

Воспоминания роем налетели, завлекли, закружили старого охот-ника. Заставили вспомнить и радостное, и грустное, и личное, только его, Бродича касаемое, и общее, всего града Курска затрагивающее. Стоило только чуть коснуться Буса, как память уже услужливо рисует картины на данную тему. Тогда он, Бродич, во второй раз видел княжи-ча. В первый раз — это во время похода на фарнахов, когда Бус был еще совсем юнцом. Не более тринадцати — пятнадцати лет в ту пору ему бы-ло. Но уже чувствовалась удаль воина. Во второй раз он увидел Буса, когда тому исполнилось два десятка лет. И это был настоящий муж и князь. И молодец, каких поискать. «А ведь Бус, — буравчиком, речным водоворотом, закружила мысль, — тогда из нашего града забрал себе то ли супружницу, то ли наложницу, одну из дальних родственниц воево-ды Хвата… Кажется, Радославу, на которую, как поговаривали куряне (и не без оснований на то), свои виды имел сын Хвата — Сокол. Ушла с княжеским посольством девица, и больше о ней ни слуху, ни духу. Как и о Соколе. То ли жива еще, то ли давно в мир иной, к щурам-пращурам отошла. Зато древний жрец храма Световида Славояр, которому, пожа-луй, уже второй век пошел, жив и здрав, — возвратился вновь Бродич к прежним размышлениям. — По-прежнему в светлом храме Световида всеми делами заправляет, хоть уже и не ходит самостоятельно от древ-ности своих лет, а ведом под мышки парой отроков из числа младших жрецов. Да, дела… Впрочем, на все воля Сварога. Без его ведома — и волос с головы не упадет. Однако, Сокол, пожалуй, был одних лет с княжичем Русколани, — шевельнулась очередная мысль. — Возможно, — чуть ли не в слух сказал Бродич, но тут же оборвал сам себя, — эк, куда меня занесло: княжеские заботы и кручины разбирать, словно своих не достает. Пусть то боги решают, а также берегут князей и нас, греш-ных».

Бродич еще раз оглядел окрестности града своего и заспешил к родному домишку, затерявшемуся среди многих таких же домишек ку-рян на заснеженной целине. Под его лыжами поскрипывал искристый и непорочный своей белизной снег. Как ни пытался старый охотник Бро-дич отогнать прочь мысли и воспоминания, наполнявшие его голову, но не мог. Ни с того, ни с сего вдруг подумалось о засушливом лете и го-лодной поре, случившихся с пяток лет тому назад. Возможно, на эти мысли навела складывающаяся неблагоприятная для курян обстановка этой зимы. Тогда зима была обычной, но вот весна, затянувшаяся из-за заморозков, наступила поздно. Поэтому был поздним и сев на полях. Но не успели взойти чахлые зеленя, как наступила жара и урожай зерновых погиб на корню. Погибла садовина и бахча. В довершение ко всему слу-чилось нашествие саранчи, сожравшей все то, что уцелело от зноя. Ве-ликое смятение прокатилось среди северских родов. Голод грозил убить и старого, и малого. Не помогло и то, что жрецы на всех капищах и во всех храмах приносили богам жертвы не только молитвами и песнопе-ниями, вином и просом, но и кровью птиц и домашних животных. «Видно, сильно прогневали мы богов наших, раз они на нас напасть за напастью шлют, — все чаще и чаще слышались голоса, обезумевших от жары и наступающего голода людей. — Требуется очищение. Только всеобщее очищение еще может нас спасти».

Среди северян нашлись такие, которые вдруг вспомнили о древнем обычае очищаться перед богами человеческими жертвами, о котором, считай, давным-давно все позабыли, даже самые древние старики. Осо-бенно на этом настаивали жрецы Перуна и Стрибога. Вновь и вновь они собирали вече на торжище, вновь и вновь требовали от князя и старшин по жребию установить очистительную жертву. Все труднее и труднее молодому курскому князю Севко, так как Кур к этому времени уже отошел в Ирий, удавалось удержать горожан и окрестных селян от тако-го шага. В соседнем же Ратске старейшины пошли на поводу жрецов-крикунов и отдали им на заклание только что родившегося младенца. Однако ни засухи, ни надвигавшегося голода избежать им, как и всем северянам, проживавшим по реке Семи, не удалось. Очищение невин-ным младенцем не помогло, ратские жители также бедствовали, как и все, если не хуже. Может, этот печальный результат соседей, может, проявленная твердость со стороны князя, а может, и слова главного жреца храма Световида — Славояра, заявившего, что он проклянет всех своих жрецов или же отдаст их самих на заклание, если они не оставят мысли о человеческом жертвоприношении, возымело место. «Наши боги не приемлют человеческую плоть, — скрипуче повторял жрец Сла-вояр, потрясая посохом — символом жреческой власти. — Об этом во всех наших священных Ведах говорится. Мы же — ни какие-нибудь язычники, а дети Дажьбожьи, внуки Сварожьи. А разве отец, мать или дед с бабкой своих чад поедают?!! Нет, не поедают! А кто того требует, тот враг русичей…»

Куряне человеческих жертвоприношений не принесли. По реше-нию веча все торговые гости, богатые мужи курские, князь и воевода, урезав домашние расходы на родных, челядь и дружинников, делились последним куском хлеба и зерном. Умный князь Севко на три года отка-зался от прежнего сбора податей, установленного для княжеского двора большим вечем еще при жизни князя Кура, чтобы не дать сородичам вымереть голодной смертью. Жрец Славояр по примеру князя и воево-ды также открыл храмовые житницы: «Не гоже жрецам жиреть, когда народ голодает!» Рыбная ловля и охота на птицу и зверя стали спаси-тельным кругом для горожан и огнищан. И куряне выстояли, обойдясь малыми потерями, не в пример к другим родам и племенам, приютив-шимся на берегах Семи и других больших и малых рек, даже прино-сившим страшные жертвы богам, но, по-видимому, отвергнутые ими.

«Неужели, все повторится вновь, — опечалился Бродич. — Нет, не должно быть… Ведь русскому роду не будет переводу! Так наши веды говорят. То пережили и это переживем. Жизнь продолжается! Вот умер князь Кур, а на его место встал сын его Севко. Умру я — на мое место встанут мои сыновья… а на их место — их сыны. Никаким напастям род славянский не одолеть. Никаким! Ни в жисть! И стоит по-прежнему крепость наша, построенная стараниями князя Кура и нашими. Посере-ла, поприсела, местами мхом зеленым покрылась. Но стоит… и будет стоять. А если даже от старости лет она начнет разрушаться, то наши внуки и правнуки построят новую, еще лучше и краше, чем эта. Да, по-строят! И не только из древа, но и из камня… Очень хорошо, что за это время ни один супостат ее не пытался порушить, на копье взять. Знать, оберегают боги светлые эту твердыню, заботятся о ней и о нас, греш-ных, отводят ворогов стороной».

Так размышлял старый охотник и опытный воин, точнее, воинский сотник курского ополчения Бродич, наблюдая за родным градом, почти занесенным снегом, с лесной опушки.

ИМПЕРАТОР КОНСТАНТИН

Константин, император Великой Римской Империи, находился в своем новом дворце, только что выстроенном в восточной столице Рим-ской империи — Византии, работая над очередным законом, к сочини-тельству которых пристрастился в последнее время.

Императорский дворец был построен на самом возвышенном месте Византия, среди тенистых рощ, с видом на Золотую Бухту Босфора, по которому туда-сюда сновали парусники, гражданские и военные, нес-шие службу по охране дворца и града. Хоть врагов поблизости и не ожидалось, но порядок есть порядок, и ему необходимо следовать не-укоснительно. Дворец, построенный греческими архитекторами и под их руководством рабами-варварами, поражал своей белизной мрамор-ных стен и сверканием огромных окон, остекленных стеклом, привезен-ным из Египта, где до сих пор самые лучшие в мире мастера по изго-товлению стекла. Стекло могли и умели изготавливать и в Риме, и в Греции, и в иных местах, даже не просто прозрачное и крепкое, но и разноцветное, однако все равно лучше египтян нигде его не изготавли-вали. Что значит многовековой опыт. Солнечные лучи, отражаясь в стеклах окон, делали здание с внешней стороны сверкающим, как ог-ромный драгоценный, возможно, бриллиантовый камень, придавая ему воздушность и невесомость.

Константин дописал один лист бумаги, присыпал его мелким пес-ком, чтобы не размазалась тушь и не пропали буквы, а, точнее, его труд, и принялся за другой лист, когда его личный секретарь, поверенный во всех личных и государственных делах и по совместительству телохра-нитель Андроник вошел с докладом. Ничего необычного в том не было, кроме того, что пришел он в неурочный час. К слову сказать, и бумагу, и тушь императору поставляли купцы, имеющие торговые отношения с далеким Китаем, где живут мастера по производству бумаги, которое является их государственной тайной, и туши, что тайны уже не состав-ляет. Август Константин был в легкой пурпурной тунике — символе им-ператорской власти, но без доспехов и вооружения. Хотя никто не смог бы утверждать, что в складках туники не спрятан один из острых и длинных кинжалов, которым можно проткнуть человека насквозь.

Базилика, или же проще, рабочий кабинет императора находился на втором этаже. Ряд узких, но довольно высоких, что, несомненно, в определенной мере компенсировало их узость, стрельчатых окон позво-лял солнечному свету проникать внутрь и ярко освещать сей кабинет. Каменные стены, искусно задрапированные светлыми шелковыми пор-тьерами с тонкими и хитроумными почти невесомыми рисунками, соз-давали уют и рабочую обстановку. По-видимому, шелковые полотна были привезены из далекого Китая или же Индии, так как в самой могу-чей Римской империи еще не научились изготавливать такие ткани.

Стены кабинета были густо увешаны всевозможным оружием. А в специальной нише, устроенной в стене за рабочим столом императора, рядом с потайной дверцей тайного хода, стояло государственное знамя — лабарум. Лабарум был изготовлен из тяжелой бархатной ткани пур-пурного, как и парадное одеяние августа, цвета, и по его полю золотыми нитями была вышита личная монограмма Константина в виде вытяну-той сверху вниз латинской буквы «Р», наложенной на букву «Х», одно-временно напоминающую стилизованный христианский крест. В других нишах, а также на мраморных колоннах-подставках находились бюсты прежних императоров и цезарей, выполненные из белого мрамора или же гипса, но окрашенного мастерами-скульпторами под мрамор. Пол был покрыт цветной мозаикой и отшлифован так, что отражал солнеч-ные лучи, словно серебряное зеркало. И потому веселые солнечные зай-чики плясали на шелках драпировки, внося свой неповторимый колорит в рабочую обстановку кабинета.

В соответствии с законом, составленным самим Константином, ни-кто не смел, даже члены семьи, в его рабочий кабинет войти просто так, без предварительной договоренности и доклада. Только Андронику раз-решалось это делать и то в установленное время суток. И только в осо-бых случаях, когда необходимость требовала немедленного доклада и принятия срочных мер, установленный ритуал доклада нарушался.

Андроник был знатным армянином, знавшим не только воинское дело, но и многие языки. Он был обучен не только грамоте, но и счету, и ведению торгового дела, и ремеслам, в том числе рисованию. Он был в качестве ученого мужа при дворе царя Армении Тиридата, от которого и попал к нему, Константину, еще в начале его восхождения не только по воинской карьере, но и по политической, и находился в услужении уже несколько лет.