Время для жизни 2
Шрифт:
— Чернобровая казачка подковала мне коня.
Серебром с меня спросила, труд недорого ценя.
Как зовут тебя, молодка? А молодка говорит:
«Имя ты мое услышишь из-под топота копыт!».
Косов мог бы спеть и другие песни — из прежних, которые относил к песням серьезным. Но — выбрал именно эту. Очень уж она ему нравилась — задором своим, народностью, красотой, и, в то же время, простотой.
Пока пел — разглядывал с улыбкой лица слушателей.
«А у Кавтаськина — интересная жена! Не сказать, чтобы прямо красавица, но — интересная! А вот «Карась» отхватил себе прямо красотку! Невысокого роста, но такую… яркую
— Я по улице проехал, по дороге поскакал.
По тропинке между бурых,
Между серых, между скал.
Маша? Зина? Даша? Нина?
Все как будто — не она!
Уже переходя ко второму куплету, Косов сначала отвел гитару в сторону, перестав играть, а потом и вовсе — поставил ее у стула, стоявшего на сцене. На репетициях Гиршиц с настороженностью воспринял такой ход: «Так никто не делает! Почему нельзя просто спеть песню?». И доводы Ивана — «Песню нужно не петь, песню нужно отыграть! Голосом, выражением лица, жестами, движениями!» — тоже воспринимал скептически. Но сейчас Иван видел — зрители удивлены, но зрителям — нравиться! Вот как смутилась жена «Карася», когда он, улыбаясь, обратился именно к ней, глядя в глаза — «Как зовут тебя молодка?».
— Катя! Катя! Катерина! — хлопнул себя по лбу Иван…
Выбивали мне подковы скакуна!
Зрителям нравилось! Косов видел, как сопереживание появилось на их лицах. Они улыбались, покачивали головами, пританцовывали, сидя на своих местах… Удивленно чуть изогнула бровь товарищ военврач второго ранга, сидевшая за столом вместе с женщинами-медсестрами.
«Эх! Все-таки — красивая она женщина! Правду Степа тогда говорил — скинуть бы ей лет десять-пятнадцать!».
Фигура и сейчас — большинство позавидует! Волосы — шикарные, в шишке на затылке. Только вот седина — явственно видна. Губы… тонковаты. И глаза — светло-голубые, как будто… льдистые.
Поймав его взгляд на себе, товарищ врач, прикусила нижнюю губу, скрывая улыбку.
— С той поры — хоть шагом еду,
Хоть — галопом поскачу,
«Катя, Катя, Катерина!» -
Неотвязно я шепчу.
Что же за бестолочь такая?
У меня ж другая есть! — Зрители тоже были обескуражены, вместе с ним…
— Но уж Катю, словно песню,
Из груди, брат, не известь!
Женщины, улыбаясь, чуть поджимая губы, неодобрительно покачивали головами: «Ну как же так?! Другая же есть, а ты чего тогда? Какая Катерина?».
Но окончание песни все встретили бурными аплодисментами!
— Еще! Спой еще! — женским голосом, но Косов не успел заметить — кто?
— Да, Косов! Добрая песня, хорошая! Спой еще разок! — обратился к нему комбат.
Иван развел руками, улыбаясь, повернулся к Гиршицу. Тот кивнул головой. И он — снова спел. Правда — сейчас гитары даже в руки не брал. Прохаживался по сцене, обращался к зрителям, играл эмоциями. Да там и играть-то и не нужно было. Эмоции и так его переполняли!
— Дорогие друзья! Конкурсная программа завершена, но наш концерт продолжается! — объявил Гиршиц, — Прошу членов жюри обсудить номера и вынести решение!
В зале зашевелились, стали слышны разговоры, смех. Было видно, как курсанты активно заработали челюстями. Несколько курсантов, назначенных официантами, стали разносить чай в кружках на подносах. Сначала — гостям, потом — курсантам. Кипяток наливали из большого, двухведерного самовара, позаимствованного в столовой. Чайники с заваркой были разнесены заблаговременно.
— Пойду, покурю, пока опять туалет не заняли! — шепнул Косов
Юрке.Но уже в спину ему донеслось:
— Давайте сделаем перерыв! — обратился к присутствующим Верейкис.
Командиры и женщины встали, и, переговариваясь, вновь потянулись в командирскую комнату.
В туалет заглянул Карасев, увидел курившего глубокими затяжками Косова, скорчил сердитую физиономию, погрозил кулаком и кивнул — «На выход, мол!».
Иван выкинул папиросу, развел руками.
— Давай, выходи… Женщины ждут! — пояснил свою пантомиму взводный.
— Ясно. Уже ушел! — и Косов протиснулся мимо заходящих в туалет дам, поймав на себе парочку заинтересованных взглядом. Правда — от кого — не понял, так как «Карась» упорно тянул его к выходу.
«Ладно… не о том сейчас думать надо!».
Впереди у него было еще несколько номеров, которые они готовили с парнями его отделения. Он успел буквально «на бегу» сжевать чебурек, запив его горячим чаем. Что-то отвечал на вопросы курсантов. Вытер руки платком, и кивнул Сереге Амбарцумяну:
— Время вроде бы еще есть. Пошли на улицу, покурим спокойно!
Некурящий Амбарцумян удивился, чуть задумался, но, кивнув, пошел следом за Иваном. А через несколько минут ко входу во двор подтянулись и прочие выступающие.
— Иван! А ты что же — вообще не волнуешься? — спросил Алешин, — Вон как спел здорово!
— Как тебе сказать, Андрюха… Мне, в общем-то, и волноваться — некогда! Да и вам — не стоит! Мы сколько репетировали? Все будет — хорошо!
Из дверей выглянул кто-то из курсантов:
— Там это… Командиры уже возвращаются, давайте — бегом!
Они подбежали на цыпочках к Ленкомнате, когда Буняев уже держал речь. Начала Косов не услышал, но:
— И вы знаете — очень непросто было нам принять решение! Очень непросто! Обычно же как? Ребята готовятся, что-то споют, прочитают, сыграют там что-то… Но явно можно сказать: вот это — хорошо! А вот это, дорогой товарищ… нужно тебе еще подготовиться! А здесь… И декламация была — на очень хорошем уровне. Да, на очень хорошем! И играли курсанты попурри — очень хорошо, очень! Да! Ну, я думаю — вы все оценили, да? Не даром их на бис приглашали! Я к вам обращаюсь, гармонисты! Вы ко мне подойдите в понедельник… решим мы, что с вами делать! Уровень еще подтянем и в наш ансамбль — милости прошу! Очень душевно спета песня… как ее… да — про улицу! Вот вроде и песенка-то… простенькая такая! А как хорошо звучит! И спел ты ее отлично! Молодец! Ну а Косов… Косов — артист! Как он, а? Это ж… спектакль буквально! Роль сыграл! И аккомпаниатор у него — выше всяких похвал! Выше всяких… Юра! Я к тебе обращаюсь — ты все же подумай про ансамбль, да! Знаете… дорогие курсанты! И дамы, конечно же! И дамы! Ах да… и командиры тоже…
«Э-гей! А дедушка-то — изрядно принял! Как его понесло-то?!».
— Я вот что думаю… предложил тут командирам вашим. Нам нужно отложить принятие решения, вот! Сейчас мы все на эмоциях… всем все нравится. Но вот в понедельник соберемся еще раз, да… и уже спокойно, трезво, да… вз-звеше-н-н-о примем решение. Я правильно говорю, товарищи? — обратился Буняев к Верейкису и комбату.
«По-моему, Верейкису не очень по нраву решение Буняева, но он вынужден согласиться! Ну не ругаться же здесь и сейчас — право слово!».
— А сейчас… давайте продолжим смотреть концерт! Очень интересно, что там ребята еще нам приготовили! — закончил речь маэстро и раскланявшись, как на личном концерте, сел на свое место.
«М-да… а вот остальной концерт — составлен только из песен Косова, тык-скыть… Ладно! Давно уже пора этим переживательным мерехлюндиям о воровстве песен — помереть. Однако же — нет! Наличествуют, ага! Совесть значит еще не совсем пропала? Или это — все же интеллигентщина?».
Концерт продолжился.