Время химер

Алиса вздыхает.

– Знаешь, что самое странное? Первое, о чем я подумала, когда узнала об этой новой драме, это что у матери не хватило перепонок между пальцами, чтобы выплыть вместе с кем-то, преодолев течение.

Эти печальные воспоминания вызывают у девушки грустную улыбку.

– Чего тебе только не пришлось пережить! – сочувствует Симон. – К счастью, ты не унаследовала недостаток матери.

– Этот – нет. Но у меня все равно есть физический изъян…

Рассказать ему или лучше не надо?

Она выдерживает паузу, делает глубокий вдох.

– У меня есть одна морфологическая особенность, полностью меняющая ход моих мыслей.

Симон косится на ее руки.

– Нет, не там. Мой изъян, что называется, невидим глазу. У меня эндометриоз.

Симон с озабоченным видом качает головой.

Похоже, он знает, о чем речь.

– Всему виной остатки неандертальского ДНК. Это очень сильно снижает мои шансы завести детей, – на всякий случай уточняет она.

Кажется, он смущен ее откровенностью. Она пожимает плечами и возвращается к прерванному занятию.

– Спасибо за сперму. Где яйцеклетки? – спрашивает она.

Симон вынимает из переносного холодильника другие пробирки и микропипетку.

– Вот, значит, зачем тебе понадобились гибриды? Они стали бы в некотором роде твоими искусственными детьми, заменой настоящих?

Алиса притворяется, что не слышала вопрос, и наклоняется к микроскопу.

– А тебя, Симон, ждет на Земле женщина?

– Нет. – Он вздыхает. – Говорю же, я был немного ипохондриком. Как ни смешно, в юности я ужасно боялся подцепить СПИД. Даже когда появилось лечение от гепатита В, я боялся им заразиться. То же самое с вирусом папилломы, сифилисом, хламидиозом… Я поборол свой страх только в двадцать один год. Добиться этого оказалось очень нелегко…

Алиса так заинтригована, что забывает про микроскоп.

– Свой первый… первый интимный опыт я приобрел со студенткой-медичкой. Думал, так безопаснее, уж она-то сумеет обо всем позаботиться. Потом были другие женщины, тоже все из медицины. Но отношения редко тянулись дольше двух-трех недель.

– Из-за твоего страха венерических болезней? – бесцеремонно спрашивает молодая женщина.

– Еще, наверное, из страха обязательств, – сознается Симон. – Я боялся, что меня загонят в угол. Это объясняет, почему я до сих пор холост.

– Моя мать говорила: «Все годные мужчины разобраны, если кто свободен – значит, у него скрытая проблема».

Вспоминая мать, она улыбается.

– И вот мы с тобой здесь, двое отрезанных от мира одиночек. Прямо Робинзон и Пятница.

Есть еще Суббота – запертый в русском модуле.

– Я вот думаю, что их связывало, кроме обстоятельств… – бормочет Симон после долгой паузы.

Робинзона и Пятницу? Что за странные мысли…

– Порой одиночество становится невыносимым, – продолжает Симон. – Каждому нужен рядом другой человек, кто-то, разделяющий его успехи и неудачи, кто-то, кто…

Симон подбирает слова, но так и не может закончить фразу. Молчание снова затягивается. Алиса опять поднимает голову от микроскопа и оглядывается на него. Выражение лица Симона изменилось: он посерьезнел, взгляд пылает.

Ученый медленно приближается к Алисе, оставляя ей возможность отпрянуть или объяснить отказ. Она не шевелится.

Похоже на встречу американского «Аполлона» и русского «Союза» в 1975 году…

Сближение медленно продолжается.

Она застывает. Ей кажется, что секунды превращаются в часы.

Вспоминается еще одна фраза матери: «На всех важных перекрестках жизни приходится выбирать между страхом и любовью».

Ей страшно, но она запрещает себе шевелиться, чтобы не сбежать.

Касание губ.

Она медленно приоткрывает рот. Их поцелуй, обретая глубину, тянется несколько десятков секунд.

Энергия их взглядов нарастает. В глазах Симона она видит новый блеск.

Кажется, он уверен, что наше сообщничество перешло в новую стадию. Я того же мнения. Мне, правда, очень хочется полностью проживать каждую стадию, одну за другой. Недаром мама говорила: «Помедленнее, так выйдет быстрее».

– Не пора ли ужинать? – через силу выдавливает Алиса, удивленная бурей чувств, которую ей не удается усмирить при всем старании.

Симон смущенно улыбается.

– Самое время.

Он такой же неловкий, как я…

– Замечаешь, какие мы оба особенные? Мы наговорили именно того, чего ни в коем случае нельзя говорить, если хочешь соблазнить кого-то!

Оба с облегчением смеются.

– Да уж, со словечками «эндометриоз» и «страх» далеко не уедешь, – шутит он.

Не говоря о Скотте, Кевине и Пьере: память о них не способствует возникновению романтического момента.

Алиса делается серьезной и отодвигается, когда он пытается снова ее поцеловать.

– Не будем торопиться. Не надо меня принуждать…

– Давай договоримся, что ты сама укажешь мне подходящий момент для отделения следующей части ракеты.

А мне нравится его юмор!

– К тому же очень важна подходящая обстановка, – напоминает она, подмигивая.

Сначала я должна забыть свое прошлое. Забыть о гибели двоих американцев. Забыть о Пьере, запертом в русском модуле. Забыть саму необходимость все это забыть. Иначе мне ни за что не расслабиться с Симоном. Такое впечатление, что я сдаю экзамен, цель которого – не вспомнить курс, как когда-то в университете, а, наоборот, добиться девственной пустоты в голове.

Ужин доставляет обоим удовольствие. Ученые делятся воспоминаниями, приводя все больше подробностей.

После еды Симон отлучается, чтобы взглянуть на модуль, служащий тюрьмой для Пьера. Решено снова встретиться через полчаса в наблюдательном куполе.

У себя в каюте Алиса выбирает одежду посексуальнее: черную майку и черные атласные шорты, демонстрирующие ее гордость – красивые ноги. Для создания в наблюдательном куполе нужной атмосферы она захватывает с собой электрические свечи и маленький проигрыватель, чтобы слушать с Симоном «Гимнопедии» Эрика Сати [19] .

19

«Три гимнопедии», или просто «Гимнопедии», – это три фортепианные композиции, написанные французским композитором Эриком Сати.