Время химер
Шрифт:
Ровно в полночь по всемирному времени ученые сходятся под итальянским наблюдательным куполом. Симон тоже приоделся: на нем такие же, как у нее, черные майка и шорты. Еще он принес с собой термос шампанского.
– Прямо свидание при свечах, при свете луны, если не замечать, что свечи электрические, а светит нам… сама Земля.
Он подает ей термос. Алиса пьет из горлышка шипучее вино, потом то же самое делает он – правда, торопясь и давясь, отчего вокруг них начинают кружиться золотистые капли.
Трусить положено ему, а страшно мне.
Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.
Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.
– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.
Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…
Алисе попадает в глаз капля шампанского.
– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.
– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.
– Вот-вот.
– Дальше пошло лучше?
– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.
– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.
Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.
Их губы встречаются вновь.
Став одним целым, они плывут в невесомости под прозрачным куполом.
Вот сейчас эта чертова невесомость очень даже кстати.
Проходит несколько минут, и она чувствует нестерпимый напор, зародившийся в животе и добравшийся до горла.
Что со мной?
Всю ее прошибает током, позвоночник подобен жерловине вулкана, по которой поднимается лава. Взор затмевает белая пелена, дыхание прерывается, сердце, наоборот, бешено колотится.
Кажется, я сейчас умру.
На протяжении нескольких секунд ей кажется, что ее швыряет огромными волнами. Легкие распирает, из глотки вылетает истошный воль, все накопившееся в ней напряжение выбрасывается наружу.
Это ОНО.
Мозг, достигший вершины упоения, отказывается мыслить, перед глазами мелькает калейдоскоп немыслимых красок.
Я умираю…
Но в ушах звучит голос ее матери: «В тот момент, когда гусеница думает, что ее жизни настал конец, она превращается в бабочку».
То, что я сейчас переживаю, сродни полету. Вот чего искала моя душа, освобождаясь от тяготения…
Алиса отделяется от Симона и плывет под куполом одна, глядя в пустоту, с приоткрытым ртом.
– Все хорошо? – интересуется обеспокоенный Симон.
Она не отвечает, на ее губах застыла улыбка, в глазах стоят слезы.
– Ты уверена, что все хорошо? – повторяет он.
Ей не хочется разговаривать. Ее покинула вся энергия.
Ну вот, приплыли. Я больше ни о чем не думаю. Обо всем забыла. Забыла, кто я, где я, какой сегодня день. Я в состоянии полнейшего отсутствия, какая же это прелесть! Осталось одно желание – смеяться.
Потом возникает сложное ощущение радости, полного расплавления и трепета конечностей.
Ее разбирает смех, Симона тоже.
Ей щекотно сразу всюду, все тело покалывает, но она знает, что огромная опустошающая волна осталась позади.
– Еще!.. – требует она шепотом.
Они начинают опять. Экспериментальный этап остался в прошлом. У Алисы растет чувство, что ее ощущения усилились в десять раз. Открытия позади. Настал черед познания.
Наконец они засыпают, нагие и переплетенные. Она, брюнетка с розовой кожей, и он, белокожий и седой, образуют вместе символ Инь и Ян, медленно вращающийся под прозрачным куполом на фоне голубой Земли.
Этим утром кофе кажется Алисе особенно ароматным. Все ее восхищает, даже напечатанный на пищевом принтере круассан.
– Спасибо, – говорит она.
– За что?
– За то, что сделал меня другой.
У нее и впрямь ощущение, что она изменилась. Ее лицо, обычно озабоченное, теперь разгладилось.
– Я теперь тоже другой, – сообщает Симон. – На мой вкус, все эти продукты – такая вкуснятина!
В голову Алисы приходит блестящая мысль. Она ставит свой термос с кофе, поворачивается к приборам и опускает рубильник, выключая всю связь. Вместо зеленого огонька загорается красный.
– Ты что творишь?!
– Мне надоели земляне. Вдруг у них по всей станции спрятаны микрофоны и камеры? Раз возникло такое подозрение, лучше все вырубить. Не желаю больше с ними разговаривать. Единственная связь, которую я хочу сохранить, – с тобой. Хочется, наконец, немного покоя и интима.
Несколько дней они блаженствуют, позабыв о Пьере, который, запертый в своем модуле, как ни странно, совсем о себе не напоминает.
Днем они увлеченно занимаются проектом «Метаморфоза», вечера посвящены у них занятиям любовью во всех позах, допустимых в невесомости.
Наконец, утром седьмого дня Симон заявляет:
– Алиса, мы не можем больше жить только любовью и научными экспериментами, отрезанные от мира.
Мне надо уйти от ответа.
– Ты прав, еще нам нужны игры на сообразительность. Отгадай загадку: первое – болтун, второе – птица, третье – в кафе. Все вместе – десерт. Эту шараду загадал мне недавно один знакомый, я еще не нашла ответа. Он предупредил, что это легче легкого.
– Я серьезно, Алиса! – сердится Симон, возмущенный ее легкомыслием.