Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5

Он кивнул, не поднимая глаз, и пошёл к персоналу, тихо отдавая указания.

Я направился к кухне, но вдруг остановился. Сквозь привычный шум — звон посуды, шипение масла — пробился знакомый аромат. Сладковатый, с лёгкой нотой жара, он был чужим для «Белого Тигра». И словно бы шел откуда-то сквозь года, из самого моего детства.

Я повернулся и увидел одного из младших поваров, стоявшего у плиты. Он склонился над сковородой, осторожно переворачивая что-то золотистое. Его движения были сосредоточенными, почти священными.

— Эй, парень, — сказал я, подходя ближе. — Что это?

Он вздрогнул, чуть не уронив лопатку, и повернулся ко мне. Его лицо, молодое, с лёгкой щетиной, покраснело от смущения. Он низко поклонился, едва не задев головой плиту.

— Простите, господин Мураками-сан! — выпалил он. — Это… я в обеденный перерыв. Увлекся, не заметил, что вы пришли.

— Ничего страшного, Макото, — прочитал я его имя на бейдже. — так что ты делаешь?

— Я просто изучаю кухни других народов. Это блины. Хотел нафаршировать их икрой и ломтиками рыбы — тунца, может, лосося. Думал, будет необычно. Смесь наших традиций и… чего-то нового.

Я уставился на сковороду, где лежали идеально круглые блины, золотистые, с хрустящими краями. Рядом стояла миска с красной икрой и тонко нарезанные ломтики рыбы, блестящие, как драгоценности. Смесь японской точности и чужой, почти дикой простоты. И вдруг что-то щёлкнуло в моей голове. Глаза загорелись, я почувствовал, как кровь быстрее побежала по венам. Я хлопнул в ладоши так громко, что Макото подпрыгнул.

— Макото, ты гений! — воскликнул я, не в силах сдержать улыбку. — Я знаю, как выйти из кризиса!

Ичиро, стоявший у входа на кухню, обернулся, его брови взлетели вверх. Персонал, уже собиравшийся вокруг, замер, глядя на меня с недоумением. Даже Макото смотрел, как на сумасшедшего, всё ещё сжимая лопатку.

— Кенджи, ты о чём? — спросил Ичиро, подходя ближе. Его голос был осторожным, но в нём мелькнула искра надежды.

— О новом «Белом Тигре», — сказал я, чувствуя, как идея обретает форму. — Мы не будем закрывать ресторан. Мы перезапустим его. Фьюжн-кухня — японская основа, но с элементами других культур. Блины с икрой, сашими с соусами, которых нет нигде. Мы дадим людям не просто еду, а опыт. Они придут из любопытства, а останутся из-за качества. Это наш шанс, Ичиро. Мы вернём «Спрут» к жизни.

Я повернулся к персоналу, чувствуя, как их взгляды меняются — от страха к надежде. «Белый Тигр» не умрёт. Не сегодня.

* * *

Воздух на кухне «Белого Тигра» был густым от напряжения. Звон посуды и шипение пара на миг затихли, когда все взгляды устремились на меня. Я чувствовал их тяжесть — повара, официанты, даже посудомойка в углу, все замерли, ожидая слов, которые я ещё не произнёс. Ичиро стоял у двери, скрестив руки, его лицо было смесью недоумения и осторожной надежды. Новость о закрытии висела над нами, как грозовая туча, но блины Макото, всё ещё шкворчащие на сковороде, зажгли во мне искру — выход. Я не собирался позволить «Белому Тигру» умереть. Не сегодня, не никогда.

Я скинул пиджак, бросив его на ближайший табурет, и схватил поварской халат с вешалки. Ткань была знакомой, почти родной, как вторая кожа. Завязывая пояс, я почувствовал, как взгляды персонала становятся ещё острее. Макото, всё ещё сжимая лопатку, смотрел на меня, как на сумасшедшего. Ичиро шагнул ближе, его брови взлетели вверх.

— Господин Кенджи-сан, что ты… то есть вы делаете? — спросил он, его голос был тихим, но в нём сквозило беспокойство.

Я натянул рукава халата и повернулся к плите, где лежали блины Макото.

— Создаю новое меню, — сказал я, и мой голос звенел от возбуждения. — Прямо сейчас. Мы соединим два мира — японский и… русский.

Ичиро моргнул, его рот приоткрылся, но он не нашёл слов. Повара вокруг переглянулись, кто-то даже кашлянул, но я уже не смотрел на них. В моей голове вспыхивали образы из другой жизни — той, где я был не Кенджи Мураками, президентом компании «Спрут», а русским хирургом, чьи руки резали не рыбу, а плоть. Но кухня… кухня была моей страстью ещё тогда. Я рос в Москве, где бабушка учила меня месить тесто для пельменей, а мать варила борщ, от которого пахло домом. Теперь эти воспоминания, такие далёкие, но живые, становились моим оружием.

— Русское меню? — переспросил Ичиро, подходя ближе. — Кенджи-сан, вы серьёзно? Как это…

— Смотри, — перебил я, хватая миску с икрой. — Русская и японская кухни — они ближе, чем кажутся. Пельмени и цзяоцзы, например. Оба — тесто, начинка, все одинаковое, но вкус разный. Мы сделаем фьюжн: цзяоцзы с начинкой из говядины и шиитаке, приправленные соевым соусом и русским укропом. Подаём с бульоном мисо, но добавим ложку сметаны — это будет как мост между мирами.

Я повернулся к Макото, указывая на его блины.

— Твоя идея — гениальная. Блины с икрой и тунцом — это уже хит. Но мы пойдём дальше: русские блины, тонкие, как кружево, с начинкой из крем-сыра и копчёного лосося, политые соусом унадзу. Или сладкий вариант — блины с ягодным соусом из русских лесов, но с добавлением юдзу для цитрусовой нотки.

Макото кивнул, его глаза загорелись. Я схватил нож и начал нарезать тунец, мои движения были быстрыми, точными — хирургическими, как в прошлой жизни. Персонал смотрел, затаив дыхание, а я продолжал, не останавливаясь.

— Ещё одно блюдо, — сказал я, бросая ломтики в миску. — Русский борщ, но вместо свёклы — красный мисо. Добавим морские водоросли и креветки, чтобы сохранить японский дух. Подаём с ржаным хлебом и соусом васаби. Это будет ярко, неожиданно, но знакомо. Люди придут за новизной, а останутся за вкусом.

Ичиро покачал головой, но уголок его губ дрогнул в улыбке.

— Кенджи-сан, это безумие, — сказал он. — Но… чёрт, это может сработать. Ты правда думаешь, что фьюжн вытянет нас?

— Не просто думаю, — ответил я, переворачивая блин на сковороде. Аромат заполнил кухню, и я почувствовал, как энергия возвращается. — Я знаю. Мы дадим Токио то, чего он никогда не пробовал. «Белый Тигр» станет легендой, а не могилой.

Я повернулся к персоналу, который уже не просто смотрел, а ждал. Повара, официанты, даже посудомойка — все они были готовы. Я видел это в их глазах.

— Макото, — сказал я, — готовь ещё блины. Остальные — за мной. Мы создадим меню сегодня, а завтра начнём готовить. «Спрут» не сдаётся.

Макото кивнул, его лицо светилось. Ичиро шагнул ближе, хлопнув меня по плечу.

— Ты сумасшедший, Кенджи, — шепнул он, но в его голосе была гордость. — Но я с тобой.

Я улыбнулся, чувствуя, как кухня оживает. Воспоминания о Москве — пельмени, борщ, блины — сливались с морем Токио, с фугу и мисо. Это было не просто меню. Это была моя жизнь — две души, два мира, сплетённые в одном блюде.