Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5

— Мураками-сан, — её голос был деловым, но с лёгкой дрожью, — всё устроено. Танабэ согласился на встречу. Кафе «Тишина Сэнсо-дзи», сегодня в семь. Я сделала, как вы просили.

— Хорошо, — бросил я, мой голос был резче, чем хотел. — Не подведи, Кейта.

— Я надеюсь, мы в расчете?

— В расчете.

Я сбросил вызов, но её слова едва дошли до меня. Мой разум был с Акико, и я знал, что не успокоюсь, пока не узнаю, где она.

* * *

Хироши Танабэ шагал по узкой улочке в районе Асакуса, его дорогой костюм от итальянского дизайнера слегка контрастировал с приземлённой атмосферой старого Токио. Небо было затянуто серыми облаками, и редкие прохожие торопились укрыться от надвигающегося дождя. Танабэ, однако, не замечал ни погоды, ни аромата жареных такояки, доносившегося из ближайшей палатки. Его мысли были заняты предстоящей встречей и раздражением, которое тлело в груди, как недокуренная сигарета. Кейта Исикава, журналистка с репутацией охотницы за сенсациями, настояла на встрече в кафе «Тишина Сэнсо-дзи», маленьком заведении, спрятанном в переулке у храма. Она обещала нечто, что «точно похоронит Мураками», и это заинтриговало Танабэ, хоть он и не доверял её сладким словам.

Он поправил лацканы пиджака, его губы скривились в лёгкой гримасе. Кейта позвонила, её голос был настойчивым, почти лихорадочным. «Танабэ-сан, у меня есть информация, которая уничтожит „Спрут“, — сказала она. — Но мы должны встретиться лично. Это слишком серьёзно для телефона».

Танабэ тогда хмыкнул, чувствуя, как в нём загорается искра любопытства. Он ненавидел Кенджи Мураками — не только за успех «Белого Тигра» с его нелепым фьюжн-меню, но и за старую обиду, когда отец Кенджи украл у него контракт, который должен был сделать «Серебряный Журавль» королём токийской гастрономии. Если Кейта действительно держала в руках оружие против Кенджи, он хотел его заполучить. Но он знал её породу — журналисты вроде неё всегда хотят продать свои «сенсации» подороже, будь то деньги или влияние.

Танабэ остановился у входа в кафе «Тишина Сэнсо-дзи». Вывеска была скромной, деревянной, с вырезанными иероглифами, а через витрину виднелись низкие столики и бумажные фонари, отбрасывающие тёплый свет. Место было тихим, почти пустым — идеальным для разговоров, которые не должны выйти за стены. Он фыркнул, поправляя галстук. Кейта, должно быть, рассчитывала впечатлить его этой богемной атмосферой, но он не собирался раскошеливаться. Если её информация окажется пустышкой, он уйдёт, оставив её ни с чем. А если она действительно ценная… что ж, он заставит её продать её дёшево. У него были свои способы.

Он вспомнил её слова ещё раз: «Это похоронит Мураками». Что это могло быть? Улики, связывающие «Спрут» с убийством Сато? Финансовый скандал? Или что-то личное, что могло бы опозорить Кенджи перед всей Японией? Танабэ чувствовал, как его пульс учащается от предвкушения. Он не просто хотел победить Кенджи — он хотел раздавить его, стереть «Спрут» с лица Токио, как пятно. Но Кейта, эта хитрая лисица, наверняка запросит цену, которая его разозлит. Он уже представлял, как она будет торговаться, и мысленно усмехнулся. Она огорчится, когда поймёт, что он не из тех, кто платит за воздух.

Танабэ глубоко вдохнул, прогоняя раздражение, и толкнул дверь кафе. Колокольчик над входом звякнул, и тёплый аромат свежесваренного кофе окутал его. Он окинул взглядом зал, ища Кейту, готовый к игре, в которой он всегда выигрывал. Но журналистку внутри не обнаружил.

Вместо нее увидел кое-кого другого.

* * *

— Мураками?.. — удивлению Танабэ не было предела. — Это что еще за шутки?!

Я сидел в углу кафе «Тишина Сэнсо-дзи», маленького заведения, спрятанного в переулке у храма Асакуса. Тусклый свет бумажных фонарей отбрасывал тёплые тени на деревянные стены, а аромат свежесваренного кофе смешивался с лёгким запахом сандалового благовония. Место было тихим, почти пустым — идеальным для разговора, который я задумал. Кейта Исикава сделала своё дело, заманив Танабэ сюда под предлогом сенсации, но вместо неё он увидит меня. Я знал, что это риск — встретиться с ним лицом к лицу, без охраны, без свидетелей. Но я устал от его игр. Его реклама «Обед замминистра» была последней каплей. Пора было поставить точки над «и», даже если это означало лезть в логово акулы.

— Мураками? — прорычал гость. Его брови взлетели, а губы сжались в тонкую линию, но он быстро взял себя в руки, его взгляд стал острым, как лезвие. — Где Исикава? Что за чёртова игра?

Я улыбнулся, но в моей улыбке не было тепла. Я указал на стул напротив.

— Присядь, Танабэ, — сказал я спокойно, хоть внутри всё кипело. — Выпей чего-нибудь. Матча, кофе, саке — выбирай. Давай поговорим по-честному, без посредников.

Он замер, его глаза сузились, и я видел, как он оценивает ситуацию, как хищник, попавший в ловушку. Наконец он шагнул вперёд, но вместо того чтобы сесть, склонился ко мне, его руки упёрлись в стол. Его голос стал шёпотом, шипящим, как змея.

— Пить с тобой? — прошипел он. — Я скорее выпью яд, чем сяду за один стол с тобой, Мураками.

Я не отвёл взгляда, держа его глаза. Его ненависть была почти осязаемой, но я не собирался отступать.

— Хорошо, — сказал я, откидываясь в кресле. — Тогда давай без напитков. Поговорим откровенно. Я не хочу войны, Танабэ. Твоя реклама, твои подлые намёки — это низко, но я готов договориться. Мы оба бизнесмены. Назови свои условия, и, может, мы найдём способ не рвать друг другу глотки.

Танабэ выпрямился, его губы скривились в презрительной усмешке. Он смотрел на меня сверху вниз, как на насекомое, которое собирался раздавить. А потом рассмеялся — резким, холодным смехом, от которого по спине пробежал холод.

— Договориться? — переспросил он, и его голос стал громче, наполняясь злобой. — С тобой, Мураками? Ты хоть понимаешь, кто ты для меня? Ты — сын своего отца, того, кто украл у меня всё! Его «Спрут» забрал контракт, который должен был сделать «Серебряный Журавль» легендой. Я поклялся, что уничтожу вас, и ты, его щенок, не остановишь меня. Твой «Белый Тигр», твои блины с икрой, твой жалкий фьюжн — это ничто! Я раздавлю тебя, как таракана, и буду смеяться, глядя, как твой бизнес горит!

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу, но заставил себя молчать. Его ненависть была глубже, чем я думал, но я не ожидал того, что последовало дальше. Танабэ наклонился ближе, его глаза горели безумием, и его голос стал тише, но от этого ещё страшнее.

— Знаешь, Мураками, — сказал он, почти шепча, — я мечтаю о дне, когда в твоём «Белом Тигре» отравится кто-то по-настоящему важный. Может, сам Его Величество Император Японии. О, как бы я хотел увидеть заголовки: «Император отравлен в „Белом Тигре“!» Это был бы конец твоей империи, конец «Спрута». И я бы сам насыпал яд в его еду, лишь бы увидеть, как ты падаешь.

Я замер, мои пальцы сжали подлокотники кресла. Это было не просто злоба. Его слова были преступными, безумными. Намекать на отравление императора? Даже в шутку это было за гранью. Я смотрел на него, пытаясь понять, блефует он или действительно потерял рассудок.

— Не слишком ли круто, Танабэ? — спросил я, мой голос был спокойным, но внутри всё кипело. — Ты понимаешь, что говоришь? Это не просто угрозы. Это… измена.

Он улыбнулся, но в его улыбке не было ничего человеческого — только ненависть, чистая, как яд фугу.

— Измена? — переспросил он, его голос дрожал от ярости. — Для меня измена — это твой «Спрут», твой отец, ты, стоящий на моём пути. Я сделаю всё, чтобы твой ресторан стал синонимом смерти. И если для этого нужно отравить самого императора, я не остановлюсь. Ты кончен, Мураками. Кончен.

Он выпрямился, его глаза сверкали триумфом, будто он уже видел мой крах.

Я смотрел на Танабэ, его глаза горели ненавистью, а слова о яде и императоре всё ещё висели в воздухе кафе «Тишина Сэнсо-дзи», как ядовитый дым. Его монолог был не просто угрозой — он перешёл черту, и я знал, что это мой шанс. Его безумие стало его слабостью. Я откинулся в кресле, заставляя себя дышать ровно, хотя внутри всё пылало. Колокольчик над дверью кафе молчал, и в тишине, нарушаемой лишь тихим гудением кофемашины, я решил забить последний гвоздь в его гроб.