Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Сакураи первым накрутил лапшу на палочки. Медленно, будто проверяя текстуру пальцами. Поднёс ко рту. Один вдох. Один укус. Один долгий, неподвижный момент. Затем — он отложил палочки.

Моё сердце в этот момент сделало что-то между обмороком и прыжком. Он… не ел дальше. Просто смотрел вперёд. Как будто… разочарован?

Фуюка сделала три строчки в тетради. Коити Нара ел дольше, но молча. Улыбка исчезла. Он жевал с хмурым лицом и кивал… сам себе? Или повару? Или будущему приговору?

Юки бросил на меня короткий взгляд. Он, как и я, заметил напряжение. Блюдо — хорошее. Мы это знаем. Мы пробовали его десятки раз. Но что-то не так.

Сакураи медленно вытер губы салфеткой и впервые заговорил:

— Шитаке были слишком влажными. Срезаны правильно, но влага осталась. Трюфельный соус — сбалансирован, но лапша на полградуса переварена. Это мелочи, — он посмотрел в мою сторону, и впервые я почувствовал, что он видит не просто официанта или повара. Он смотрел на меня, как будто знал. — Но именно в мелочах рождается искусство. Или ложь.

Фуюка закрыла тетрадь. Коити снова усмехнулся:

— Впечатляюще. Но чуть-чуть не хватает риска. Я ждал неожиданности, а получил уверенность. Хорошую. Честную. Но безопасную.

Наступило время десерта.

Юки подал его лично. Он настоял.

Финальный аккорд — чизкейк на мисо-бисквите с кремом из маття и карамельной тыквой. Лёгкий дым от обожжённого сахара ещё висел в воздухе, когда тарелки легли перед критиками, словно ритуальные подношения.

Фуюка приподняла бровь — это был комплимент. Сакураи медленно взял ложку. Нара улыбнулся — возвращалась его игривая ухмылка. Всё шло к благополучной развязке.

Но что-то заставило меня обернуться.

Шёпот. Инстинкт. Или, может быть, тень, скользнувшая за стеклом.

И тогда я его увидел.

Кабояси.

Он стоял за панорамным окном, в тени внешней террасы, где уже давно никого не было. Свет от кухни не доходил туда полностью, но я узнал его. Узнал сразу — несмотря на то, что его лицо теперь было наполовину скрыто уродливым, неровным ожогом. Кожа висела лоскутами, один глаз был затенён, словно выжжен. Но второй — смотрел прямо на меня.

Ненависть в этом взгляде не была горячей — она была мёртвой. Как лёд, который уже принял своё решение.

В руке у него был пистолет.

Маленький, чёрный, почти игрушечный по форме — но рука держала его, как мастер. Это был не жест отчаяния. Это был расчёт.

Он ждал.

Я замер, не дыша, пальцы сжались в кулаки. Я не знал, видит ли его кто-то ещё. В зале всё было по-прежнему: критики ели, официанты двигались, Юки вытирал руки о фартук. Но я знал — секунды до катастрофы.

Кабояси не пришёл за едой.

Он пришёл за финалом.

Возможно, он следил за нами с тех пор, как сгорел его склад. Возможно, он думает, что я разрушил его жизнь. Возможно, он просто жаждет мести.

Я сделал шаг назад, тихо, так, чтобы не привлечь внимания. Глаза Кабояси сузились. Он увидел движение. Понял, что я его узнал. И поднял пистолет выше.

Я рванулся к двери, ведущей в зал, но поздно.

Он прицелился.

* * *

В зале всё оставалось будто вне времени.

Фуюка доедала десерт, методично, с лёгкой улыбкой на губах. Сакураи, впервые за вечер, сказал несколько слов вслух:

— Интересное послевкусие. Сложное. Пряное. Очень… японское.

— Баланс между сладким и умами идеален, — добавила Фуюка, не поднимая глаз. — Чизкейк мягкий, как воздух, а мисо даёт нужную соль.

Коити Нара, откинувшись на спинку стула, кивнул:

— Удивили. Думал, будет банальный финал, но это… — он указал ложкой на тарелку. — Это подписание мира. Или вызов.

Они были довольны. Не просто удовлетворены — впечатлены.

Я уже сделал шаг вперёд, чтобы отступить на кухню и, может быть, хоть как-то предотвратить то, что собиралось произойти за окном, но в этот момент Юто двинулся первым.

Он стоял чуть позади критиков, незаметный, как всегда. Его лицо — как маска идеального администратора: вежливость, контроль, достоинство. Но я видел, как его взгляд — один-единственный мимолётный — скользнул по стеклу. Он тоже заметил Кабояси.

И не удивился.

Он на мгновение замер. Потом — поклонился критикам, обворожительно, как будто всё, что его интересует в жизни, — это их комфорт и счёт в ресторане.

— Благодарим вас за визит, — сказал он. — Это честь для нас. Если позволите, я на минуту…

Он оставил гостей в идеальном моменте — довольных, на грани восторга. А сам… скользнул в коридор.

Я видел всё.

В его правой руке, опущенной к бедру, блестел нож. Короткий, кухонный, с матовым лезвием. Он держал его легко, будто всегда носил с собой.

Я понял, куда он идёт.

Я бросился за ним, но критики не дали мне этого сделать. Раздался скрип стульев — синхронный, как в театре. Критики поднялись.

Я уже был у прохода, на полпути к двери на улицу, когда услышал хлопки.

Реальные, громкие — аплодисменты.

Я обернулся. Сакураи, Фуюка и Нара стояли у своего стола. И аплодировали мне. Они подумали, что я вышел именно к ним!

— Ваш шеф-повар — гений, — сказал Сакураи, сдержанно, но с теплотой в голосе. — Но этот вечер был не только о вкусе. Он был… о характере.

— О правде, — добавила Фуюка, впервые глядя мне прямо в глаза. — Вы показали, что умеете быть собой. Не копировать, не угождать, а говорить на своём языке.

Коити Нара шагнул ближе, протянул руку:

— Я много видел. Много ел. Но сегодня я почувствовал, что за кухней стоит кто-то, кто борется. И побеждает. Не только в тарелке.

Я взял его руку — быстро, коротко. Сердце колотилось. Я должен был уйти. Но не мог. Не сейчас.

— Благодарю, — выдавил я, чувствуя, как рот двигается сам, а мозг уже не здесь. — Это заслуга всей команды. Я… передам им ваши слова.