Время Полицая

– Будешь гадать?

– А ты этого хочешь?

– Нет.

– Зачем же я буду гадать? Я тебя перевяжу, однорукий бандит.

Он протянул наспех обмотанную ладонь. Одним рывком Кобра отодрала платок от засохшей раны.

– Ахмед здорово постарался...
– улыбнулась она.
– Душевный айзер. Внимательный, добрый...- В ее руках появился бинт. Сверкая перламутровыми ногтями, цыганка стала перевязывать рану, - Что ж ты не хлопнул его? Тебе же все до лампочки. Ахмеда специально к тебе послали - Ахмед ищет смерти. Он не жилец, Чапаев, зря ты его оставил, жалостью Ахмеду не поможешь.

Пока Кобра перевязывала руку, Вадим вдруг понял, что не дышит. То есть, дышать он хотел: вновь набрать воздух в легкие, различать запахи, - это к нему вернулось, но не смел. Он разглядывал ее мягкие губы, щеки, шею, уши с тяжелыми серьгами и цепенел от тихого восторга.

Только когда она завязала тугой узел на его запястье, он смог различить дурманящий аромат... Не духов, нет. Кобра пахла... О, здесь уже не человечиной пахло, чем-то сверх, чем-то не от мира.

– Господи, кто ты?
– спросил он.

– Ну, я не Господи, - ответила цыганка.
– Но кое-чем помочь могу.

– Почему я должен тебе верить?

– Потому что ты меня чувствуешь больше, чем себя.

– Больше, чем себе, - подтвердил Вадик.
– Ты сказала, Ахмед не жилец? Ты его знаешь?

– Я всех знаю.

– И меня?

– И тебя.

– Я что, тоже не жилец?

– Ты Чапаев.

– И все? Ответь мне: я живу или нет? Я умер, да?

– Никто не умирает, - сказала Кобра. – Никто.

– Нет, ты ответь конкретно, я сам уже догадался, еще днем. Я ведь не живу? Нас больше нет, да?

– Никто не знает, есть он или нет.

– Кто я?

– Никто не знает, кто он. Наше представление о себе - мираж. Мы есть лишь то, что мы сейчас думаем, - повторила она.

– Но меня нет в этом мире!

– Когда мир становится страшнее того, что он из себя представляет, лучше думать, что тебя в нем нет. Ты стал бездомным шакалом: и подохнуть не можешь, и вернуться нет сил.

– Но я не хочу быть бездомным шакалом!

– Вот так всегда.
– Кобра вздохнула: - Никто не хочет быть шакалом. Никто! Я скоро с ума сойду: каждый трясется за свою убогую душонку.

– Похоже, я попал в ад... Да кто ты, черт возьми?!
– закипел Вадик.

Он вскочил на ноги и на всякий случай нащупал в кармане курок револьвера.

– Э! Тон давай сменим, да?!
– попросила Кобра, сверкнув черными углями.
– Ненавижу, когда повышают тон. И убери руку с пушки, козел! Выстрелишь - яйца себе продырявишь. Слышишь, что говорю?!

Вадим отпустил револьвер и отморожено огляделся, ему было хреново, как никогда: "Да, это действительно ад", - понял он.

– Ад и рай относительны, Чапаев.
– Кобра прочитала его мысли. На ее восхитительных губах затеплилась материнская улыбка.
– Если ты полагаешь, что это действительно ад, - это действительно ад. Но это не имеет никакого значения. Присядь, Чапаев, успокойся. Я же знаю, как тебе не нравится быть шакалом. А что делать? Кому нравится? Дураков мало.

Вадим опустился на снежное облако. Возражать этой коричневой тетке было нелепо. Она подмяла его под себя и делала все, что хотела. Ну, вообще все. Полицай рядом с ней - не более чем комар: большой, страшный, мускулистый, но комар. А револьвер в кармане - всего лишь игрушка для идиотов: "Не продырявь себе яйца!"

– Это действительно неважно, - сказала Кобра.
– Ад и рай - две стороны одной медали. Не знавший жизни, не познает смерти. Только шакал в красной пустыне знает цену звездам.

Вадим вновь увидел девчонок. Одна внесла на прозрачных ладонях огонь, вторая - две пиалы. Черненькая поставила пустую посуду перед Вадимом и Коброй, а "Рыжик" остановилась в центре комнаты и подбросила огонь в бесконечную бездну, туда, откуда валил снег. Пламя взметнулось вверх подобно залпу фейерверка, рассыпалось на тысячи искр и... застыло на куполе желтыми звездами.

В доме, которого не было, стало значительно светлее. Снегопад прекратился.

– Теперь погуляйте, девочки, - сказала Кобра.

Не произнеся ни слова, обе нимфы выплыли из комнаты.

– Кто они?
– спросил Вадим.

– Мои дети, - ответила Кобра.
– Нравятся?

– Красивые у тебя дети.

– Да я и сама ничего.

– Как их звать?

– Никак. Им не нужны имена. Имя – это так вульгарно...

– Они ненастоящие?

– А ты настоящий?

– Эти сестры, они - те два упыря, которых я хлопнул? Те, что лежали в прихожей?

– В каком-то смысле все мы упыри, Чапаев.

– Они остались, чтобы мне отомстить?

– Если б им доставляло удовольствие мстить, поверь, они бы давно доставили себе это удовольствие. Увы, земные удовольствия им больше недоступны. Я бы сказала, они остались тебя отблагодарить, Чапаев.

– Отблагодарить за то, что их убили?

– Убиенных щадят и балуют раем. Разве этих ангелов можно сравнить с тем, что было утром?

– Так, я в раю?

Кобра улыбнулась:

– Ты так думаешь?

– Кажется, начинаю.

– Значит, в раю.

– Да ну?

– Угощайся, отведай пищу богов.
– Кобра подала Вадиму пустую пиалу.

– Благодарю.
– Усмехнувшись, он провел пальцем по керамическому дну пустой миски: - Если б здесь что-то было…

– А ты в это веришь?

– Не похоже.

– Пища - такой же мираж, как и все остальное. Если б ты хотел есть, ты бы поверил.

– Но я не хочу есть.

– Вот!
– Кобра сделала паузу, затем щелкнула пальцами: – Когда захочешь, пища появится. В раю только так. Здесь не делают запасов.

Вадим почувствовал, что страх перед незнакомкой сменился необыкновенным доверием и нежностью. Его пробрало на откровенные темы, захотелось излить душу:

– Понимаешь... Я рос без матери. Но я навсегда запомнил ее лицо, у нее было самое простое и доброе лицо. Она умерла, когда мне было семь месяцев. Я не умел говорить, не разбирался в том, что вокруг меня происходило, только видел это лицо... Боже… Да, да, самое красивое и простое лицо на свете. Короче, я просто лежал в коляске и рыдал. Понимаешь, рыдал от счастья его видеть, от того, что мы вместе, что я люблю ее… А не из-за того, что хотел есть или снять мокрые штаны. Понимаешь, о чем я?