«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана

Любимый мой!

Письмо это дается мне с трудом. Прошел целый год — ни вопросов, ни ответов, лишь редкие, но очень нежные приветы от тебя, совсем немногословные попытки поговорить, из которых по сию пору ничего не вышло. Помнишь ли ты еще наши первые разговоры по телефону? Как это было трудно: мне всегда словно воздуха не хватало — ощущение, похожее на то, что сопровождало до сих пор нашу переписку. Не знаю, чувствуешь ли ты то же самое, но позволю себе предположить, что да.

Твое молчание наверняка было иного рода, чем мое. Я прекрасно понимаю, что мы сейчас не станем говорить о тебе и о причинах, которые у тебя были. Они для меня важны, и таковыми останутся, но если что-то и будет положено на чашу весов, то там не окажется ничего, касающегося тебя. Для меня ты — это ты, для меня ты ни в чем не «виноват». Ты можешь не говорить ни слова, но я радуюсь даже самой малости. Со мной все иначе. Я — более простой человек из нас двоих, и все же мне придется объяснить себя, потому что тебе это трудно понять.

Мое молчание прежде всего означает, что я хотела сохранить те недели такими, какими они были; мне хотелось только одного — чтобы время от времени от тебя приходила открытка, подтверждающая, что все это мне не приснилось, что все было действительно так, как было. Я любила тебя, ничуть не меняясь, на той стороне, что была «там, за каштанами» [19] .

А потом наступила нынешняя весна, и все изменилось, усилилось, устремилось к тебе, вырвалось из-под стеклянного колпака, которым я все укрыла. Я строила планы, я хотела в Париж, хотела вновь увидеть тебя, хотя не могу сказать для чего и зачем. Я сама не знаю, почему и для чего хочу тебя. И очень этому рада. В иных случаях я это знаю слишком точно.

19

Аллюзия на первую строчку стихотворения Пауля Целана «На той стороне» из сборника «Песок из урн»: «Лишь там, за каштанами, начинается мир».

В этом году у меня много чего было, я продвинулась вперед, я много работала, я закончила несколько первых своих вещей, с большими сомнениями, трудностями и надеждами.

Помнишь ли еще, как ты всегда немножко досадовал по поводу моей прямоты и открытости в некоторых вещах? Не знаю, что тебе сейчас захочется знать, а что — нет, но ты наверняка можешь предположить, что после тебя у меня были другие мужчины. Твое тогдашнее пожелание на сей счет я выполнила; я тебе об этом еще не говорила.

Но ни разу не возникло прочных отношений, я нигде долго не задерживаюсь, я стала еще беспокойней, чем прежде, и не хочу и не могу никому ничего обещать. Ты спрашиваешь, как далеко теперь отодвинулись наш май, наш июнь — ни на один день не отодвинулись, любимый мой! Тот май и тот июнь для меня — это сегодняшний вечер, или завтрашний день, и так будет еще много лет.

Ты с такой горечью пишешь, как странно я себя вела, когда стояла перед выбором — Париж или Америка. Я слишком хорошо тебя понимаю, и мне теперь тоже очень больно, оттого что ты это так воспринял. Все, что бы я на это сейчас ни ответила, будет неправдой. Быть может, я просто хотела узнать, значу ли я еще что-нибудь для тебя — не обдуманно, а скорее бессознательно. Я делала выбор не между тобой и Америкой, а хотела выбрать что-то в стороне от нас обоих. А еще мне трудно тебе объяснить, насколько часто планы меняются со дня на день. Сегодня речь может идти о стипендиях, на которые завтра уже не придется рассчитывать, потому что заявку надо подать до определенного срока, к которому не успеваешь, а потом не хватает нужных справок, которые не успел собрать. Сегодня у меня на руках две письменные рекомендации, одна на стипендию в Лондон, другая — в Париж, но я не могу с уверенностью сказать, что в результате выйдет, и подаю обе заявки без определенных мыслей, надеясь только, что какую-нибудь из них когда-нибудь удовлетворят. Кроме того, меня тут приглашают частным образом съездить в Париж. Я уверена, что когда-нибудь это получится, ведь один раз поездка чуть было не состоялась. В данный момент главное препятствие — я сама, поскольку история с квалификационными экзаменами по диссертации [20] настолько затягивается, что я такого и предположить не могла.

20

В декабре 1949 года Ингеборг Бахман представила к защите диссертацию «Критический анализ экзистенциальной философии Мартина Хайдеггера».

Из моих объяснений ты сделаешь вывод, что я очень далека от тебя. Скажу тебе одно, каким бы невероятным это ни казалось мне самой: я тебе очень близка.

Прекрасна любовь, в которой я живу с тобой, и только из-за того, что я боюсь сказать слишком много, я не говорю: она — самое прекрасное, что только может быть.

Пауль, я хочу взять в ладони твою бедную красивую голову, встряхнуть ее и убедить тебя в том, что уже сказала очень многое, слишком многое для меня, ведь ты еще должен помнить, как трудно мне находить подходящие слова. Очень хочу, чтобы ты прочитал в строчках моего письма и то, что спрятано между строк.

13. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

Париж, 7 сентября 1950 года

Моя дорогая Ингеборг!

Вот письмо, в котором госпожа д-р Розенберг [21] приглашает тебя в Париж: надеюсь, этого будет достаточно для получения французской визы. Пожалуйста, сразу предприми необходимые шаги и дай мне знать, все ли идет нормально. Не упускай эту возможность, Ингеборг: если ты в самом деле хочешь в Париж, то лучше всего приезжай прямо сейчас. У тебя не возникнет забот в связи с твоим пребыванием здесь, ни в каком отношении. Я рад, что ты приедешь, и ты, возможно, уже сейчас была бы здесь, если бы вовремя ответила на письмо Нани. Надеюсь, консульство не отложит выдачу визы надолго, но, в любом случае, тебе придется этим заняться. Клаус, который знает французские порядки, вероятно, сможет тебе что-то посоветовать.

21

Гертруда Розенберг — жена Шарля Розенберга, поверенного и исполнителя завещания немецко-французского поэта Ивана Голля[21] (1891–1950). Целан не мог сам выслать приглашение, поскольку еще не имел французского гражданства.

Как я понял из устного, а теперь и письменного сообщения Нани [22] , у тебя, Ингеборг, были неприятности. Мне очень жаль. Но я уверен, Париж тебя от таких неприятностей избавит: именно от таких. И, может, я сумею ему в этом немножко помочь. Видишь ли, мне пришлось долго бороться, прежде чем Париж меня по-настоящему принял и причислил к «своим». Ты не будешь так одинока, как я, не будешь жить в такой изоляции и отверженности, в какой жил я. Потому что первое право, которое человек себе здесь отвоевывает, — защищать своих друзей от всего, чему сам он — беззащитный, ничего толком не понимая — так долго противостоял.

22

Нани Майер писала Целану (1.09.1950) о том, что Бахман перенесла «длительный нервный срыв», который «почти на целое лето загнал ее в постель».

Клаус и Нани расскажут тебе, какой красивый Париж; я же буду рад присутствовать рядом, когда ты увидишь это своими глазами.

Ответь мне побыстрее. Обнимаю тебя,

Большой привет Клаусу и Нани.

16. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

Париж, 14 или 15 октября 1930 года

Дорогая Ингеборг!

Уже половина пятого, мне пора к ученику [23] . Это было наше первое рандеву в Париже, сердце мое стучит очень громко, а ты не пришла.

23

Целан в это время подрабатывал, давая частные уроки немецкого и французского языков.

Я сегодня должен еще отработать два часа, ехать далеко, и вернусь не раньше, чем без четверти девять.

Ты можешь включить утюг в ту розетку, куда включена лампа; но будь осторожна и хорошенько прикрой дверь, чтобы в гостинице не заметили, что ты гладишь. Можешь также заняться письмами. Ждать письма тяжело.

И подумай немного о том, какая тень коснулась меня, когда я с тобой заговорил.

Пауль.

18. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

Вена, 4 июля 1951 года

Пауль, любимый!

Сегодня вечером Клаус едет в Париж; передам с ним это письмо и еще несколько писем, написанных давно или не так давно. Даже если у тебя не найдется времени написать мне, я надеюсь скоро узнать через Клауса, как ты поживаешь.

Пожалуйста, обдумай все как следует, по поводу своих стихов; я считаю, что не было бы неправильно дать делу толчок с помощью Юнгера и Додерера [24] .

Главное, не сердись на меня, что я самые важные письма всегда писала на машинке. Я настолько привыкла — более чем привыкла — печатать, что больше не могу выводить чернилами по бумаге слова, которые идут от сердца.

24

Речь идет о возможном издании сборника Пауля Целана «Песок из урн». По совету Клауса Демуса Целан 11.06.1951 обратился в письме к немецкому писателю Эрнсту Юнгеру (1895–1998) с просьбой поддержать публикацию этого сборника в Германии. К Хаймито фон Додереру (1896–1966), австрийскому писателю, Целан обращаться не стал.

Сегодня я была в Institut Francais; там узнала, что, вероятно, смогу поехать в Париж уже в следующем летнем семестре (в феврале или марте 1952-го). Клауса я очень полюбила: в последнее время мы часто виделись и разговаривали, и было бы прекрасно, если бы мы, все четверо, не теряли друг друга из виду. С любовью, твоя

Ингеборг.

Вена, 4 июля 1951 года

18. 3. Приложение

Вена, 27 июня 1951 года