Время – словно капля янтаря
Шрифт:
Ирина моргнула, раз, другой. И улыбнулась счастливо.
— Если Александра отпускает, тогда пошли…
В кафе, действительно, и музыкой нас потчевали приемлемой, и заказанный ужин не разочаровал. Мы сидели в плетёных креслах за таким маленьким столиком, что нога касалась ноги. Пили шампанское, сначала холодное, так что бокалы покрылись испариной, под конец нагревшееся, но не ставшее менее приятным. Ели — каждый в соответствии со своим понятием о вкусном. Ирина — жареную рыбёшку и салат из мидий, рапанов, репчатого лука, сыра, я — бифштекс и картошку фри с нормальным салатом, из помидоров и огурцов. «Таю, таю, таю на губах, Как снежинка таю я в твоих руках…» — пел в десяти метрах от нас здоровенный динамик
Нет, говорить о том, что было для меня самым важным, я не мог. Когда-нибудь позже, в будущем. Когда у нас с Ириной не останется тайн друг от друга.
Ужин растянулся надолго. А потом было мороженое. Были бы и танцы, но… не с моим горемычным мениском. Я не пригласил, а Ирина не стала намекать, что надо бы. Но даже без танца — медленного танца, когда можно, не таясь, нежно сжать руку, обнять, осторожно поцеловать первый раз — нам было хорошо.
Из кафе мы ушли, когда на небе начинали зажигаться первые звезды.
— Куда гулять пойдём? Давай к морю? — предложил я. — Залезем на утёс, сядем на камешках, никто мешать не будет…
— Ой, нет, ты что, я же на каблуках. И темно уже, страшно по скалам лазить. Лучше по набережной погуляем.
— Что за интерес в толпе толкаться? Тогда уж на терренкуровскую дорожку пошли. И свободнее, и к дому ближе.
Против терренкура Ирина не возражала. Мы пересекли по аллейке санаторский парк, прошли вдоль забора «родной» турбазы. Вскоре фонари остались позади, тонкие стройные кипарисы сменились раскидистыми дубами и соснами, подступившими к дорожке с обеих сторон. Да и сама дорожка начала превращаться в серпантин, полого поднимающийся вдоль склона горы.
Ирину я вёл под руку, а теперь она и вовсе прижалась ко мне.
— А здесь темно совсем. Страшно…
— Опять страшно? Ириша, я же с тобой, чего тебе пугаться?
— Да. — Она помолчала. И добавила неожиданно: — Андрюша, я тебя давно поблагодарить хотела.
— За что?
— За Сашу.
Внутри тенькнуло. Как она догадалась?! Видела меня всё-таки там, в поезде? И когда парень-музыкант ей туфельку передал, всё поняла? А сейчас узнала, вспомнила…
— Она ведь без отца у меня растёт, а ты с ней возишься всё время, плавать учишь. Спасибо.
— Да не за что, — я вздохнул. Ничего она не видела и ни о чём не догадывается. — Александра хорошая девочка, только физически слабовата. Ты бы её в секцию какую записала. На дзюдо, например.
— Дзюдо?! — ахнула Ирина. — Да зачем это нужно девочке? Ещё покалечится.
— Не покалечится. А нужно, чтобы уверенность в своих силах воспитать.
— О, она и так уверенная, палец в рот не клади. А если дзюдо этим заниматься начнёт, с ней и подавно никто не сладит.
— Лишь бы она сладить сумела, когда понадобится.
— Ой, не знаю… Может, для девочки лучше хореография? Нет, на хореографию она ходить не станет, шальная слишком. В кого такая…
— Ты, должно быть, тихоней в детстве была?
— Я? — Ира замолчала ненадолго, вспоминая. Засмеялась негромко: — Ты не поверишь, но меня в школе хулиганкой считали. В какие только истории не встревала, маму до слёз доводила.
— Ты — хулиганка? — я взглянул на неё. — Не поверю.
— Нет, не хулиганка, конечно. Это подружка у меня была в школе — отчаянная девчонка, всеми пацанами на улице командовала. Но внешность у неё — пай-девочка, хоть картинки рисуй. А я — полная противоположность, вечно растрёпанная, нескладная, «синий чулок», одним словом. Поэтому взрослые и думали, что я заводила, а она на поводу идёт, хотя всё наоборот было. Так вот, она с парнем дружила, Лёшкой Гринёвым, он на класс старше нас учился.
Симпатичный. А одевался как! У него дядя — офицер, в Германии служил, присылал ему всякие дефициты. В Лёшу половина девчонок влюблена была, но он смотреть ни на кого не хотел, только с Леной дружил до самого выпускного, и после. Она его и с армии ждала… но он не вернулся, в Афгане погиб. А Лена от рака умерла, в тот же год. Поздно обнаружили, специалисты какие в поселковой больнице? Ей на последнем звонке плохо стало… И всё, из больницы в гробу привезли. Такое трагическое совпадение.Несколько минут мы шли молча. Цикады трещали вокруг, и шумело море вдали. А я думал — никакое не совпадение. Нет совпадений. Есть лишь Время — безжалостный бог, играющий в свои непонятные нам, людям, игры.
— Ой, я не об этом тебе рассказать хотела! — разрушила тишину Ирина. — Компания у нас была хорошая, весёлая, но… — она покрутила рукой, стараясь подобрать слово, — шебутная. Нет, ничего плохого мы не делали. Шлялись по посёлку допоздна, курили исподтишка. Даже самогонку пили. У родителей воровали и пили. А ты же помнишь те времена — не то, что нынче. Тогда за подростками следили. Ко мне домой участковый несколько раз приходил, маму пугал: «Смотри, доиграется твоя Ирка до плохого!» Мама — в слёзы. А потом — за ремень! Тогда уж я в слёзы! Наревёмся вдвоём… Но ничего, не доигралась. И школу хорошо закончила, и в «пед» поступила.
— А отец что говорил?
— Я безотцовщина, а отчим никогда в моё воспитание не лез. Так что по заднице только от мамы доставалось. Но не помогало, всё равно гулять бегала… Ой, а самогон мы ситром разбавляли, представляешь? «Коктейль» делали. Ох, и дураки были! На утро голова болела, ужас!
Я замедлил шаг, наконец-то начиная внимательно вслушиваться в рассказ спутницы. Самогон — ситром? И подругу Леной звали? На мгновение язык ощутил кисло-сладкий вкус склянки.
— Постой, ты разве родом не из Ясиновского?
— Нет, — удивлённо посмотрела на меня Ирина, — почему ты так решил? В Ясиновский я после института попала, по распределению. Потом мы с Сашей в Штеровск переехали. А родом я из Красноармейки, посёлок небольшой, ты, наверное, и не слышал?
— Ты из Красноармейки?!
Я остановился. Помедлив, развернул Ирину так, чтобы свет от луны падал на лицо. Пытался отыскать забытые почти черты? Волосы такие же, тёмные. А нос? Глаза? Не помню!
— Слушай, а в той компании у тебя было прозвище? Чебурашка?
— Как ты догадался? А, понятно. — Ирина отвела назад волосы, хихикнула. — Я с детства лопоухая. Заметно, да?
— Нет, просто я… — «сидел вместе с вами на лавочке, курил, пил самогон». Не сказал. Генка Карташов там был, а не Андрей Семашко, — … дружил с одним мальчишкой, в секции вместе занимались. Так у него бабушка в Красноармейке жила, и он к ней на лето ездил. Там с вашей компанией и познакомился.
— Мальчик из города? — она наморщила лоб, старательно вспоминая. — Нет, я всех наших хорошо помню. Лена, Леша, Толик-толстый из нашего класса, Гиви, мы его Турком называли, хоть никакой он не турок, а грузин, Пашка-малой. А, ещё один был, я уже и забыла, как его звали, мы с ним недолго водились. Но городского у нас в компании не было.
— Ну, как же! Он сильно напился в тот вечер, когда с вами познакомился. И «Яву» с тобой курил, одну на двоих.
— «Яву»? На двоих? — Ирина даже кончик носа пальцем потёрла. — Нет, такое я бы запомнила. Наверное, твой друг с кем-то из поселковых ребят знаком был, тот ему о нашей компании рассказал, а остальное он насочинял.
«Но как же не было!» — хотелось мне закричать. Не может быть такого совпадения! Я же помню их всех, пусть не лица, только образы. Лену, Грина, которых, оказывается, давно нет в живых. И Чебурашку, которая есть, вот она, рядом. Вынырнула из прошлого нежданно-негаданно.