Время – словно капля янтаря

Даже лейтенантик тот, козел, подсказкой был. — Или не козел он в этой жизни получается? — Оксана должна была погибнуть первого июля? И Саша должна была погибнуть седьмого июня. Один и тот же день, если считать от её рождения, но Саша несколько дней в конце весны — начале лета девяносто третьего проживёт дважды. И я не смог спасти её, как не мог спасти Оксану. Потому что «чужой» я был оба раза, непредусмотренный для тех настоящих. А вот Ковалевский — «свой». И жизнь его каким-то непонятным мне способом с Ксюшиной смертью сцеплена, очень уж легко эти стёклышки в узоре рядом укладываются. И задачей моей было помочь им встретиться. Пересёкся лейтенантик с живой — убил, пересёкся с гибнущей — спас. Недостаточно разве, чтобы догадаться? Недостаточно оказалось. Умник хренов, теории строить начал. Даже Иова приплёл.

И потом — разговаривал с дочкой, смотрел ей в глаза и не хотел замечать очевидного. Ну не бывает такого, чтобы две совершенно чужие друг другу девочки были похожи, как сестры. Да что там сестры! Как близнецы. Какие различия я нашёл? Слишком худая? Денег на жратву у них не хватало, потому и худющие обе, что «мама», что дочка. Шрам на руке — мало ли, что за восемь лет произойти могло? Как волосы из русых тёмными стали? А потому что красила Ирина девочку с самого детства. Красила и стригла, чтобы сходства с собой добавить, и чтобы не узнали, если увидит кто из прежних знакомых. Как ни крути, а ребёнка-то она украла, уголовное преступление. Зачем так поступила? Верно, были у неё веские причины, хотя бы в собственных глазах — веские. Бездетность неизлечимая? Одиночество достало? Единственный шанс завести ребёнка увидела в этой ничего не помнящей, никому не нужной — ничейной! — девочке? Что бумажек касаемо — в девяностые и не такое делалось, главное, заплатить сколько надо и кому надо. А сама Ксюша… может, она, и правда, ничего не помнила о себе? Я ведь понятия не имею, что сталось с ней в сером межвременье после того, как потерял её там. Её ведь не выбросило сразу, ещё тянуло как-то, куда-то… Нет, удивляться тому, что Ксюша так легко приняла свою новую «маму», тоже не стоило.

Ирина гладила по голове мою дочь… Свою дочь. А я стоял, смотрел на них, и глупо улыбался. Конечно, я не собирался открывать дверь, входить в этот вагон. Вламываться в новую, чужую пока что для меня жизнь, что-то доказывать, что-то объяснять, советовать. Я не имел права вспугнуть, не имел права разрушить складывающийся узор. В этом настоящем мне места нет. Не страшно! Моё настоящее ждало меня в две тысячи первом, в посёлке Малый Утёс на берегу Чёрного моря.

На губу скатилась капелька влаги. Я слизнул её машинально. Солёная. Слеза? А я и не заметил, что плачу. С чего бы это? Наверное, от радости? Электричка замедляла ход. Бетонный настил короткой платформы, убегающая вниз по заросшему высокой травой склону тропинка, коньки крыш, белеющие в листве деревьев. Безымянная остановочная площадка. Ничем не хуже всех прочих. Моя остановочная площадка.

Двери распахнулись. И я уже потянулся к поручню, когда — в который раз! — вспомнил, что держу в руке туфельку. Оставить в тамбуре? Выбросить по дороге? И то, и другое казалось неправильным. Кощунственным.

Стоявший на платформе парень решил, что я выходить передумал. Легко запрыгнул на ступеньку, поднялся в тамбур. Обычный парень в не слишком свежей рубахе и давно нуждающихся в стирке джинсах. За спиной — гитара, длинные волосы лоснятся жирными прядями. То ли хиппующий музыкант, то ли пытающийся зарабатывать музицированием бродяжка.

Парень уже готов был распахнуть дверь в вагон, когда я тронул его за плечо.

— Извини. Можно тебя попросить?

— Ну?

Парень опасливо покосился на меня. Видно, щетина и свежий синяк на скуле добавили «мужественности» моей роже.

— Видишь, женщина с девочкой? — я показал на Ирину и Ксюшу.

— Ну?

— Можешь им туфельку вернуть?

Он не успел ещё раз «нукнуть» — я сунул туфельку ему в руку. Парень покрутил её растерянно.

— Ладно…

Я не стал ждать, смотреть, что будет дальше. Двери электрички дрогнули, готовясь закрыться. Пора выходить из этого вагона. Из этого настоящего.

Глава 25 Июль 2001 года

Ксюша встречала меня у ворот турбазы. Заметила издалека, едва из-за поворота показался, едва ступил на обсаженную кипарисами дорожку, ведущую к проходной. Замахала приветственно руками, бросилась навстречу.

— Дядя Андрей, здравствуйте!

Я поймал её на бегу, подхватил, и она мигом обвила руками за шею. Как мне хотелось тоже обнять её, прижать покрепче к груди! Сдержался. Не знает ведь, что я её отец. Никто не знает.

— Привет-привет, — бережно поставил Ксюшу на тротуар. — Как вы тут поживаете? Чем занимаетесь?

— У нас всё в порядке. Купаемся, загораем, книжки отдыхающим выдаём. А вы как съездили? С дочкой виделись?

— И я удачно съездил, дочку повидал. — «И сейчас вижу!»

Мы пошагали к воротам турбазы. Я шагал, а Ксюша-Саша так и вертелась вокруг. Не удержавшись, поддел её:

— У тебя волосы возле корней светлые. Ты что, красишь их? Зачем?

Она быстро провела рукой по макушке, будто пальцами могла увидеть, что там делается.

— Маме так нравится, вот и красит меня. Только вы ей не говорите, что заметили, а то она расстроится.

— Вредно это, красить часто. У тебя могли быть пышные русые волосы. Неужели не хочется?

— Не-а, я к таким привыкла. — И тут же перевела разговор на другое: — Дядя Андрей, а почему вы хромаете?

Я крякнул с досадой. Заметила-таки, глазастая. Как ни старался ровно идти, а не получалось, левую ногу рвало болью. И дело не в синяке, заработанном, когда в электричку с разбега вломился. Синяк — это так, мелочёвка. А вот когда выпрыгивал я из электрички, хуже обернулось. Межвременье накатило чуть ли не на лету, выдернуло из-под меня вагон. Оступился, потянул сухожилие. Со стороны ничего не видно, ни отёка, ни покраснения, а ногу в колене не согнёшь. Очень неприятная травма, для охранника в особенности. Руководству турбазы не понравится, если узнают. Но это как раз заботило меня меньше всего. Хуже, что с Ксюшой теперь по горам не полазишь и не поплаваешь всласть. Но огорчать дочь не хотелось.

— Да пустяки, — я постарался придать голосу беззаботность. — До свадьбы заживёт.

— А вы что, жениться собираетесь? — насторожилась Ксюша.

— Всё может статься.

Дальше она шла молча, видно, обдумывала мою фразу. Лишь у самых ворот турбазы уточнила:

— Дядя Андрей, так вы насовсем вернулись, или опять уедете?

— Насовсем. Теперь — насовсем.

В библиотеку я заявился перед самым закрытием. В брюках с наутюженными стрелками, в новенькой рубашке, с букетом роз. Разумеется, выбритый, причёсанный и наодеколоненный. А синяк на скуле… Так его уже почти не заметно.

— Добрый вечер в вашей хате!

Ирина подняла голову от книжки. Брови её моментально взлетели вверх.

— Андрей… Ох! Добрый вечер… Александра сказала, что ты приехал…

Она ещё что-то говорила бы, но я уже подошёл к её столу, протянул букет.

— Ира, это тебе.

— Мне?! Ой…

Она поднялась, потянула было руки к цветам, но взять не решалась. Не знала, можно ли это брать? Ей что, кроме учеников и цветы никто не дарил?

— Тебе розы не нравятся? — деланно нахмурился я.

— Нравятся, очень! — спохватившись, она взяла букет. — Просто… я не ожидала.

— И это ещё не всё. Мы сегодня идём в ресторан. Я приглашаю.

— Куда? — брови Ирины как подскочили вверх, так и не могли опуститься.

— Ну, не совсем в ресторан. Тут неподалёку кафе есть подходящее, с летней площадкой. Хорошая музыка и кормят неплохо. Посидим вдвоём, на свежем воздухе.

— А Саша?

— С Александрой всё договорено, она тебя отпускает. Так что закрывай своё учреждение, — рабочий день, кстати, две минуты назад закончился, — и пошли. У тебя есть полчаса, чтобы нарядиться, подкраситься, и всё такое.