Время созидать
Шрифт:
Саадар положил на бортик фонтана большой сверток и ответил:
– Твою улыбку.
Пальцы стали деревянными и слушались плохо. Чтобы избежать неловкости, Тильда развернула ткань свертка.
Внутри лежали башмаки из толстой кожи и теплый шерстяной платок.
…не сразу Тильда заметила, что Саадар расстался со старым пистолем отца.
7
Арон закрыл глаза и представил, что мертв. Его тело кладут на резные носилки, и священник читает молитву, встряхивая связками колокольчиков, и стелется вокруг красный дым от особого порошка, который
– …и семь яблок. Сколько яблок было на дереве?
– Сколько? – Арон зажмурился от яркого света, ударившего в глаза сквозь ветви дуба, у которого они остановились на привал. Яблоки? От яблок, хотя бы от пары-тройки, он бы не отказался…
– Арон, сосредоточься. Пятую часть яблок взяла Энн, четвертую часть – Офелия, Филис взяла восьмую часть…
Мама сидит на земле напротив него. У нее обычное строгое лицо. Непробиваемое, как панцирь, как доспех, как сверкающая на солнце кираса. Теперь она заставляет его каждое утро решать задачи и заниматься спряжением глаголов древнеадрийского и шаддари.
Поганые глаголы!
Арон возвел глаза к небу.
Видит Многоликий, мама будет похуже мастера Дориана! Мастер Дориан, конечно, мог и по пальцам линейкой хватить, но он не смотрел вот так, как мама – выжидающе. Так, будто ты ничего-ничего не понимаешь, и тебе, как маленькому, приходится объяснять простые вещи.
– Ну же. Это легко.
– Для тебя – может быть, – одними губами произнес Арон.
Время ползло, а в голове было пусто, уныло, совсем безнадежно. Арон с тоской смотрел на примеры, аккуратно написанные мамой. Улитки в траве – и то интереснее!
Семь дней они уже в пути, а дорога все не заканчивается. И идут пешком, как бродяги, и даже не по тракту, а в обход! Надоело ужасно – особенно то, что теперь и не поесть вдоволь, даже молока не выпить! Сколько им еще тащиться?.. А ведь завтра канун Долгой ночи… Какая уж тут арифметика… В школе – и то на праздничное пятидневье давали выходной.
Арон со вздохом вернулся к задачке, простой, но думать совсем не хотелось. Вернее – думалось о чем угодно, но не о цифрах. А, например, о том, что будет с ним в Оррими.
Он вспоминал карту в мамином кабинете. Карта висела над столом, она была ярко раскрашена, и Арон любил ее изучать. И знал, что идут они через префектуру Тормини на восток, в провинцию Оррими, вовсе не к морю.
– О чем думаешь? – голос мамы, строгий и серьезный, разорвал тишину.
Арон мгновение помедлил, а потом выпалил:
– Я буду в Смирении?..
– Вовсе нет. – Мама посмотрела на него, выгнув бровь. От этого ее взгляда сразу хотелось зарыться в землю. – Ты станешь управлять погодой. Орден Служения примет тебя. Представляешь – ты сможешь помогать морякам и крестьянам…
Она помолчала, потом продолжила:
– Ты достаточно взрослый, чтобы понимать. У нас нет выбора, а дядюшка Рейнарт… Ведь он твой дядя! Он не сделает тебе плохо.
Арон шлепнул ладонью по земле. Под ладонь попал камешек.
– Я сбегу. Из монастыря. Если мне там будет плохо. Ты знаешь.
Мама глубоко вздохнула. Непонятно – злилась ли она, по ее лицу никогда не скажешь. А может,
ей уже просто надоело слушать одно и то же… Тем лучше!– Хорошо! Тогда ты станешь сам отвечать за свою жизнь!
– Я хотя бы правду говорю! А ты врешь!
– О чем же.
– О том, что все будет как раньше! Ничего не будет! Ни-че-го! Ты – преступница! Тебя поймают и посадят и… Ты думаешь, что я дурак? Я не понимаю, от чего и от кого мы бежим?.. Спрячешь меня в монастыре, да?
Арон так сильно ударил кулаком о ствол дерева, что сбил костяшки пальцев.
И увидел, как мама побледнела. А глаза стали совсем круглыми и такими черными, какими не были никогда.
И тогда он быстро заговорил о колониях, о которых рассказывал Саадар, и о реках, откуда золотодобытчики вымывают огромные слитки, и о землях, где нет закона Республики, и где не придется бояться «серых», и где можно разбогатеть и жить в доме гораздо большем, чем их дом в столице, и где никто не станет указывать, как жить, и…
– Хватит. Это – сказки.
Арон хотел возразить, но вдруг тяжелая ладонь легла на плечо.
– Почем тебе знать, моя госпожа?..
Рядом упала вязанка хвороста.
– На мальчишке все заживает как на собаке, – весело пророкотал голос Саадара сверху, с высоты огромного роста. – Смотри-ка, и не видно, что били!
– Зачем ты дразнишь его этими историями?.. – Мама резко встала, задев головой низкую ветку. – Когда знаешь…
– Что? Что он станет монахом?
Арон только глазами хлопал, глядя на то, как они спорят. Саадар совершенно не боялся маминого гнева.
– Я хочу, чтобы твой сын знал этот мир. Людей. Книжки и грамота – это одно. Это хорошо. Но он и сдачи дать не может правильно. При всем уважении, госпожа Элберт. – Он поклонился, обернулся к Арону и подмигнул.
Потом с улыбкой поднял грифельную дощечку и подал ее Арону.
– Заканчивайте урок.
И Саадар, усмехнувшись, сел у костра с двумя прямыми длинными палками и стал обстругивать их ножом. И Арон смотрел, как он спокойно делает это, напевая какую-то песенку, и в груди что-то странно зашевелилось, как будто бы он с Людо, только Людо теперь старше и может рассказать сто тысяч разных историй.
8
– Расскажи про Рутен, а?
Они остановились на привал у небольшого ручья, и Саадар показывал Арону, как свежевать кролика. Зверюга была тощая, не нагулявшая жиру к зиме, но Арон раздувался от гордости: его первая настоящая добыча.
– Вот так его держишь, кожа у них тонкая, видишь? И режешь вот тут, на хребте.
Он взялся за нож, надрезал шкурку. И наткнулся на Аронов взгляд, любопытный и выжидающий. Видно, вопрос свой мальчишка выдерживал в себе долго, долго думал, как бы с ним подступиться.
– Саадар?..
Сколько раз его спрашивали о войне безусые мальчишки, едва поступившие на службу великой Адрийской Республике! Спрашивали, глядя с уважением на шрамы, на до блеска начищенные мушкет и шпагу, на знаки отличия – желтые нашивки на рукаве. И сам он когда-то задавал тот же вопрос, а ему отвечали – увидишь, погоди.
Увидел. И рассказывать стало нечего – разве о таком можно рассказать?..
Он закончил сдирать шкуру, стал показывать, как аккуратно, чтобы не задеть желчный пузырь, избавиться от потрохов. Арон все ждал.