Время созидать

– Хорошо, я сделаю пожертвование. – На споры и торг не оставалось сил. Арон должен остаться в безопасности!

Она вынула из поясной сумки часы – последнее, что у нее было. Метнулась больная мысль, что у нее почти нет больше денет. Но это неважно. Неважно.

Почему-то вспомнилась старуха, подсунувшая ей на улице цветы от Коро – уродливая и пугающая. Сейчас она сама была той старухой – изящная серебряная вещица тонкой работы смотрелась в ее огрубевшей ладони неуместно. Подарок отца на шестнадцатилетие – «милой дочери, любящей точность во всем». Был праздник, пели скрипки, и она танцевала.

Пели скрипки…

Тильда видела, как исказилось лицо татора – всего на мгновение. Удивление, пренебрежение, алчность. Удивление оттого, что у нее есть нечто ценное, желание этой ценностью обладать, пренебрежение к таким, как она.

– Достойный дар обители, госпожа…

– Мариди, – выдохнула она первое, что пришло в голову.

– Мариди, – повторил он задумчиво. – Вы с востока?

– Да.

Святой отец указал на небольшой алтарь перед статуей Знающего. Тильда положила туда часы, сотворила ритуальный знак – и всей душой обратилась к Знающему, Видящему, Защищающему – так горячо, как не обращалась много лет.

Священник, подождав, когда она закончит молитву, снова задумчиво произнес:

– Кочевники верят в Великого Сунну… Разве вы…

– Я не кочевница.

– Разумеется. Но хотелось бы быть уверенным, что вашим мальчиком, – он сделал паузу, – не владеет нечто темное. Мой помощник, отец Иор, должен его проверить.

Тильда попыталась улыбнуться. Сердце стучало так сильно, что это наверняка было заметно даже под плащом.

Жадность победит в нем – Тильда это понимала. Всегда побеждает жадность. Он согласится.

Говорить им было не о чем – оба ждали.

Шаги за спиной раздались неожиданно – тихие и вкрадчивые, как у кота – Тильда резко обернулась, увидела высокого худощавого мужчину. Он поздоровался, кивнув, и быстро зашептался о чем-то с молодым священником. Потом оба посмотрели на нее.

– Нам потребуется еще некоторое время. Вам придется подождать.

– И долго?

Худощавый мужчина улыбнулся:

– Надеюсь, что нет.

Решение было верным. Но каким бы она ни считала это решение – ведь Арон – ее сын! Увидит ли она его снова?..

Тяжело стучало сердце, и невыносимая горечь подкатывала к горлу.

Последний луч солнца мазнул по стене, заставляя смальту искриться. И Тильда наконец смогла рассмотреть мозаику.

На нее скалился Безликий в образе страшного чудовища – рогатый, огромный, с ужасающей клыкастой мордой, попирающий груду черепов мощными лапами. Безликий, воплощенное зло, ухмылялся, а души грешников корчились в огне и дыму. Работа мастера Оделла, конечно, кто же еще с таким упоением пишет мрачные сюжеты, где много карминно-красного, а груды черепов так похожи на настоящие…

Тильда отступила на шаг. Дурные знаки и предзнаменования – о, как она презирала их! Страх перед слитными в одно стаями скворцов и солнечными затмениями, воронами, саранчой и хвостатыми кометами, тенями горящей бумаги и пустыми ведрами – и вот саму продирает холодом при взгляде на Безликого. Злое предупреждение было в его позе, напряженных мускулах спины.

Тревога вцепилась в грудь.

– Отец Йона, я забираю сына и мы уходим, – сказала она твердо. Двинулась к алтарю, но священник преградил путь.

– Вы – что?

– Забираю. Своего. Сына.

В его лице мелькнуло непонимание и растерянность, дернулась щека. Он явно не собирался расставаться с часами. Тильда понимала, что сделать она ничего не может. Она одна, она слаба, а здесь – стены и люди, которым все равно, и невозможно в одиночку сражаться, имея лишь совесть и честность в союзниках. Но Арон – он должен остаться с ней!

– Дар обители, конечно, останется в обители.

Лоб отца Йоны разгладился, губы сложились в улыбку:

– Мудро, моя госпожа. – И, обращаясь к кому-то за дверью, приказал: – Приведите мальчика.

Дверь за ними захлопнулась с гулким стуком. Все повторялось.

13

За стенами монастыря сумерки сгустились до глубокой бархатной синевы, и все паломники уже разошлись по постоялым дворам – площадь перед воротами была пустанной.

– Ты же сказала, меня возьмут! – Арон ерошил рыжие волосы, стоял напряженно, сжав кулак.

– Арон, я… Я решила, что не стоит…

– Ты решила? А тащились мы сюда зачем?! Я думал!.. Они меня!..

Сумерки украли у глаз сына их яркий цвет, превратили в черные провалы на бледном лице.

Его лицо исказила гримаса. Арон раскинул руки, и Тильду обдало жарким потоком силы, да так, что волосы на голове все до одного встали дыбом, и сделалось жутко, очень жутко… Между пальцами разведенных рук Арона разливался холодный синеватый свет. Губы его побелели, волосы искрили, и сам он как будто светился.

Трескучие искры заплясали по камням.

Тильду прошиб пот. Кого звать на помощь? Монахов?

Руки и ноги перестали слушаться, во рту жгло и зудело. Тильда не могла даже пальцем шевельнуть, даже голову повернуть – словно стала статуей.

И вдруг высокий человек бросился к Арону через площадь, споткнулся о выступающую плиту, грузно упал, ударился плечом о камень, перекатился набок и поднялся, ругаясь. Молния в руках Арона набухла и стала черной.

Тильда проглотила шершавый ком, вставший поперек горла.

– Ненавижу-у! – выл Арон. – Всех! Вас! Ненавижу!.. Обманщики!

Мужчина сбил его на землю и почти зарычал. Тильда даже зажмуриться не могла – она смотрела на эту страшную сцену, смотрела, завороженная жутью, невероятной, немыслимой. Не убежать, не закрыть глаза и уши. Даже не закричать.

Кто это?.. Монах? Что он хочет сделать с сыном?

Кровь, казалось, отхлынула от сердца.

Молния сорвалась с ладоней Арона и ушла в небо, чуть громыхнуло, запахло грозой. Земля дрогнула, посыпались мелкие камешки. Маллар всемогущий!