Время своих войн-1

– Хороший нож!
– хвалит Казак.
– Теперь - мой и в тебе. Почему?

– Вот он, - Извилина показывает на Молчуна, - нож бросать не умеет, он их ловит. И каждая его рука - сама по себе нож. Персики любишь?
– интересуется серьезно и, не дожидаясь ответа, указывает на Казака.
– Он ножом больше убил, чем ты персиков съел и тоже никогда не бросал. Почему?
– спрашивает у Казака.

– Боюсь!
– честно отвечает Казак.
– Боюсь без ножа остаться. Как он сейчас.

– Оставь нож себе!
– говорит Руслан - Он стоит урока.

– Спасибо!
– искренне благодарит Казак.
– Очень хороший нож.

– Все играетесь?

Денгиз изумленно замирает, потом поворачивается на голос.

– Говорили, ты умер... Давно говорили. Здравствуй, Учитель!

– Выучил вас на свою голову, - ворчит Седой, - Георгий где? Денгиз, у тебя? В залоге?

Вгоняет в смущение.

– Верни! Я слово даю - худого здесь для вас не произойдет. Пусть стол полный будет!.. Михаил, брось лук жевать - иди, смени Сашку... Казак! Опять нож выпросил? Не стыдно?

– Подарили!
– смущенно бормочет Казак.

– Как же!

– Руслан, подожди!
– зовет Казак.
– Дам-ка я тебе нож с репутацией... Отдарок.

Словно фокусник вытягивает откуда-то из-за спины, крутанув в руках, протягивает рукоятью.

– Этим ваш мусульманин - да примет его Аллах в свои кущи - убил своего американского инструктора...

История давняя и не совсем такая, как рассказывает ее Казак, можно иначе и даже кое-что добавить, но не поправляют. Рассказ на пользу. Нож хороший - дорогой нож - его подкрепляет, чего еще желать?.. Американец на тот момент окончательно потерял голову, упал на колени, вымаливая жизнь, которую никто не собирался у него отнимать (слишком ценное приобретение - взятый с бою американский инструктор), обещал какие-то баснословные деньги... От всего этого, но больше того, как низко может пасть человек, чуточку подрастерялись. И тот мусульманин, что был при нем переводчиком, сидел мышкой, вогнал в него нож - действительно ли, искренне возмущенный, повинуясь какому-то импульсу, или имел такой приказ - не отдавать американца живым? Ответить на этот вопрос не смог, поскольку сам пережил его не больше чем на мгновение. У всех нервы... Миша, мысленно провинтивший себе дыру под орденок, жахнул его кулаком, да так неудачно, что...

– Я нечаянно!
– сказал Миша смущенно.

Ну, полный беспредел!..

Уважая чужую веру, спиртное не выставляется, да и из съестного ничего такого, что бы могло оскорбить гостей - убрано, спрятано подальше... и позже дает повод кому-то удивиться:

– Смотри-ка, и без водки с салом можно душевно посидеть...

Заметить:

– Восток - дело тонкое...

В ответ пробурчать:

– Где тонко - там и рвется!

Сострить:

– Что душе ближе? Саке, гейши, харакири? Или - водка, бляди, поножовщина?

Согласиться:

– А что? Давайте как-нибудь устроим себе японский день. Слышь, Замполит? Командир - японский городовой, а... Седой - ты будешь наша япона мать! И, кстати, из чего там саке гонится?

– Четыре пьяных са-а-амур-рая!
– тянет Петька-Казак, и как не уговаривают, допевает-таки со словами от собственного сочинения на мотив - "зачем ты в наш колхоз приехал" - про то, как один самурай от расстройства чувств решил сделать себе харакири, трое взялись ему помогать, а утром он проснулся и удивлялся почему они зарезанные...

– Промашка вышла!
– поясняет Казак.

Петьке заказали пиццу, но утру из всего он сварганил окрошку на родниковой воде, которую охарактеризовал, словно бывалый итальянец: - "охриненно охренисимо!"

– Ну-ка, дыхни!
– велит Седой.

– Что ты, Седой, - обижаешь!
– говорит Казак и послушно выдыхает на всю комнату.

Криминала не вынюхивают, но Миша спрашивает:

– Когда обедать будем?

– Это после двух баранов?

– удивляется Сашка.

– Я не один ел!
– напоминает Михаил.

– И что с ним делать?!
– восклицает Сашка.

– Что?
– спрашивает Миша.
– Интересно...

– Сказать?
– взвивается Сашка.

– Риторический вопрос-восклицание в ответе не нуждается, - остуживает Сергей-Извилина.
– Тем более на эмоциональном уровне.

– Для Миши переведи!

– С ним все ясно, - отмахивается Седой, - а вот ты, Казак, с чего хмельной?

– С мыслей!
– честно говорит Петька-Казак..
– Жизнь налаживается - тряхнем Европу, вставим ей по самые помидоры!

– -------

ВВОДНЫЕ:

"Отшельник" - "Альме"

Донесение:

"...одновременно осуществлена встреча с бывшим полевым командиром Денгизского района, который, предположительно в конце 90-х, пошел на сотрудничество с властью. В чем суть предложений, принял ли он их, выяснить не удалось. Исхожу из предположения, что в предстоящих "играх" он и его люди каким-либо образом будут задействованы. В дополнение к отправленному ранее, могу сообщить, что на территории Прибалтики в ближайшее время будет осуществлена операция прикрытия..."

(конец вводных)

– -------

Общий стол у иных народов - это полное доверие.

– Кто учил тебя готовить харчо, Денгиз?

– Мама.

– Если я когда-нибудь продам Родину за тарелку супа, это будет харчо!
– разглагольствует Петька-Казак.
– Но это будет не какое-то дешевое харчо дорогого ресторана! Чтобы купить душу моего желудка, врагу придется украсть твою маму и заставить трудиться на себя.

– Маму не трогай!
– предупреждает Денгиз...

Хазария преданность покупала, Россия ею одаривала. Это было большим чем религия.

Ницше как-то назвал религию - гигиеной души. Правда, это касалось буддизма или синтоисткой веры, которым сложно называться Великими Религиями (по крайней мере, с точки зрения европейцев), поскольку они так и не покинули мест своего зарождения, не бросились завоевывать новые плацдармы, а тихо, вроде приливов и отливов, разливались и втягивались обратно, оставляя небольшие лужицы. Христианство и Мусульманство распространялись же вроде пожара, пожирая, как топливо, достаточно терпимые языческие, двигались все дальше и дальше, пока не схлестнулись. Причем, мусульманский пожар, зародившийся позже и в местах, которые до времени не вызывали пристального внимания христиан, занятых поисками собственных "врагов веры", больше соответствовал духу и стремлениям людей, которые позже стали его основой.

Если синтоисткую и буддийские религии можно сравнить с черепахой, христианскую с коровой, то мусульманскую с играющим гепардом. В какую сторону совершит следующий скачок неизвестно и ему самому. Во времена современные, христианская "корова" перестала быть бодливой и едва давала молока, но для гепарда она великовата. Черепаха - вне схватки, надеется пережить всех. Но есть еще одна религия - религия "скорпиона", что все время собственного существования умудряется жалит саму себя. Древняя, чуждая всем остальным, да и принадлежащая лишь тому роду людей, которые к роду людей себя не причисляют... подобно скорпиону жалит и саму себя, может десятки лет казаться мертвой и оживать в благоприятных для себя условиях, захватывая в собственное "охотничье пространство" государства, а то и цивилизации. Каждый раз, до следующего...