Время жестоких чудес
Шрифт:
Криста подошла близко, взяла его за уши и заглянула в глаза. Отрывисто кивнула:
– Нас подожди.
Алек приплясывал на месте от нетерпения, ему казалось, что все копаются как стая куриц. Едва Криста затянула последний ремень, Алек сорвался с места.
– Да куда ж ты, черт!.. – раздалось вслед отчаянное.
Он шел на запах боли, улавливая его всем существом. Алек не замечал протянутых веток, проламывался сквозь кустарник, несколько раз упал, набрал снега в очиги и в рукавицы. Краем сознания он слышал треск и ругань за спиной. Не отстают, хорошо.
Внезапно под ногами разверзлась
– Патэ Киош!
Сон манил, затягивал. Игла блистала в свете Луны, а он…
– Патэ Киош!
…любовался этим сказочно прекрасным и страшным зрелищем. Луна никогда не была такой большой…
– Патэ Киош!
Первым душевным порывом проснувшегося пастыря было желание удавить разбудившего его Ламана.
– Что случилось? – недовольно осведомился старший патэ. Дыхание патэ Ламана было наполнено тревогой.
– Даника Дораж… убежала.
– Как это произошло? – Патэ быстро оделся, снял со стены и прицепил к поясу короткий широкий меч, зарядил громобой.
– Вы как будто не удивлены, патэ…
Киош почесал в затылке и к собственному удивлению понял, что действительно не удивлен. Словно подсознательно ожидал чего-то подобного.
Они быстро шагали к чертогу, Ламан вполголоса рассказывал. Араган Дораж еще днем был пьян, а после посещения пастыря выпил еще, побил жену, хотел побить дочь, не нашел ее и завалился спать. Вечером Мариа разбудила мужа, вылив ему на голову ушат холодной воды. Когда до затуманенного алкогольными парами разума дошло, что Даники до сих пор нет дома, Араган мгновенно протрезвел и прискакал к чертогу, загнав коня, причем чужого.
Наскоро расспросив бледного, как Ночной Хозяин, мужика, Валентино Киош помял в руках рубаху Даники, поглядел в глаза отцу.
Живая
Одна вокруг нет людей лес
Тем легче. Он уже приблизительно знал направление. Подозрение превратилось в уверенность.
В ближайшем лесу никого не было… за рекой…
Поселянин когда-то был неплохим охотником, но годы и горе взяли свое. Он огрузнел, ослаб. А еще он не видел во тьме. Когда Дораж стал настаивать на своем участии в ночном походе, патэ Ламан пристально посмотрел ему в глаза, и тот обмяк…
Пастыри шли по запаху мысли. Это требовало постоянной концентрации внимания, но патэ Киош был опытным священником. Вдобавок он был зол на Данику, это прибавляло сил.
Через несколько часов пути старший пастырь почувствовал, что рядом кто-то есть.
Жива беспокоилась, словно поверхность озерца, в которое бросили камень. Патэ зажмурился, пытаясь разглядеть возмутителя спокойствия.
– Даника, – позвал он…
Пропасть оказалась не такой уж большой. Алек кувырком покатился по склону, вздымая тучи снега и вызывая маленькие лавины. На секунду он потерял сознание, но протянул руки, пошарил в теплой тьме и выдернул себя из беспамятства.
Ощупал голову, руки, ноги. Кажется, все цело. Отбитый бок, боль пульсирует в шишке на лбу…
Раздался звук. Алек смахнул снег с физиономии и удивленно уставился на темное пятно прямо перед ним. Пятно зашевелилось, как зашевелились волосы на затылке
Алека. Дохнуло густым звериным запахом…Медведь, пронеслось паническое. Темное создание поднялось во весь рост…
…и превратилось в девочку в огромной дохе.
– Ой, Алек… а я тебе нож принесла…
Тогда Александр шагнул вперед и обнял свою сестру.
– Я знала!.. Я всегда знала, что ты жив, откуда-то знала совершенно точно!.. Сначала пастыри говорили, что ты утонул в Мете, потом пришел патэ Киош и сказал… Ой, мамочки!
Ее возбужденный шепот прервался всхлипом боли.
– Что, прямо так и сказал? – осведомилась Криста.
Алек с трудом удерживался от того, чтобы оттолкнуть ее и самому заняться ногой сестры, хотя в целительстве не понимал ничего.
Девушка посвистывала сквозь стиснутые зубы.
– Сейчас попробуем поправить… Помоги, убери ей боль!
Кажется, она обращалась не к нему, но парень решительно придвинулся ближе, растопырил пальцы, подражая Рите, когда та лечила пострадавшего в схватке с вепрем Ника. Алек не умел убирать боль у других, только у себя, но не мог позволить, чтобы кто-то…
Даника тихо ахнула, когда теплый, избавляющий от боли поток устремился к ее лодыжке.
– Ты… ты умеешь…
– Ерунда. – Он чувствовал боль в собственной ноге.
– Но ты же погонщик ветров, не целитель…
– Это совершенно не важно. Ты тоже сможешь научиться.
– Скоро? – спросила сестра.
– Я учился месяца четыре, – честно ответил Алек, хотя его Проводник дергал за язык соврать. Даника подвигала ногой, шевельнула пальцами, сказала, что ей не больно, почти, слезы блестели в глазах.
Криста быстро провела пальцами, на коже остались красные следы. Девушка пискнула и прикусила губу. Войя покачала головой:
– Ничего не поделаешь, разводите костер. Если бы она сломала ногу, я бы ухитрилась сделать так, чтобы она могла идти, а вот с растяжением не получится.
– Больно? – обеспокоенно спросил Алек.
– Не больно… почти…
Быстро развели два костра. Даника поела, залезла в спальный мешок брата и продолжила свой рассказ. Но сначала потребовала у всех осенить себя Знаком. Алек с усмешкой повел рукой, выводя два треугольника один на другом, остальные повторили символ веры. Даника успокоилась.
У Бэзила были запасные одеяла. Алек старался не шевелить ногой, которая все еще болела. Он вертел в руках нож, принесенный сестрой, тот самый нож, что подарил ему отец в день, когда сын ушел из дома в Школу. Рукоять была новая, неудобная – старая сгорела в очистительном огне.
Они говорили и не могли наговориться. Алек поведал о сулившем смерть подслушанном разговоре, о бегстве Проклятых, о жизни среди Фременов… Сам расспрашивал сестру о матери и отце, о том, что произошло в Дорнохе за время его отсутствия, но она мало могла ему поведать. После того как он оказался в деревне Проклятых, Доражи ни с кем не общались.
Правда, про Даниэла она могла ему рассказать. Бывшего лучшего друга вроде бы не заботило, что все от него отвернулись. Неприязни деревенские подростки не скрывали, но задевать его в открытую остерегались. Когда пришла пора свадеб, папаша Дэна попытался выпросить венок у Ристов, но нарвался на резкий отказ.