Время жить

– Саламанка?
– я резко обернулся.
– Магическое право? Зачем?

– Затем, что если ты на четыре года исчезнешь из поля зрения министерства, о тебе и твоих прошлых ошибках все успеют позабыть! А вот о Турнире-то уж точно не позабудут, это было очень громкое событие. И о благотворительности тоже. Это очень уважаемое учебное заведение, и, когда ты вернешься в Англию с их дипломом и великолепными знаниями, министерские работники будут идиотами, если откажут тебе в поступлении на службу. И не на должность секретаря, заметь.

– Мне нужно подумать, - быстро сказал я, ошарашенный таким предложением.

– А что, - я подозрительно посмотрел на отца, - ты уже договорился?

– Декан магического отделения кое-что задолжал мне… по старой памяти. Он не откажет, - по-змеиному улыбнулся отец.
– Я уже писал ему, и тебе остается только подать документы.

– У меня нет результатов тритонов. Когда все сдавали экзамены, я ждал суда в Азкабане.

– Не беспокойся об этом. Это несущественно. Но на твоем месте я бы не стал отказываться от такого щедрого предложения, - веско проронил отец и ушел, оставив меня наедине с каменным Армандом.

Арманд смотрел на меня грозно и сердито.

Я вздохнул. Четыре года… Всего на год больше, чем учеба Поттера. Саламанка. Магическое право.

Довольно неожиданно, но, и правда, весьма и весьма заманчиво. Над этим действительно стоило всерьез задуматься - если я хочу чего-нибудь добиться в министерстве, обучение могло бы стать неплохим шагом вперед.

– Думаешь, это хорошая идея?
– спросил я у статуи, возвышавшейся надо мной на целый ярд. Каменная статуя молчала - в отличие от картин, изваяния в замке не двигались и не разговаривали.

Молчание - знак согласия. Впрочем, я и без этого знал, что отец, безусловно, полностью прав.

Интересно только, как теперь отреагирует на эту новость Поттер.

* * *

Мама не зря предупреждала меня насчет некоторой фанатичности отца. Вечером, когда мы сидели в гостиной, он сказал, попыхивая трубкой, словно бы между прочим:

– Я пригласил к нам на уик-энд Гринграссов. Они прибудут в пятницу вечером, все, даже Астория договорилась, чтобы ее отпустили на выходные из Хогвартса.

– Люциус… - вздохнула мама.
– Зачем так торопиться? Ему же всего восемнадцать.

– Я ни на чем не настаиваю, - пожал плечами отец.
– Мы с Полом старые друзья, и я решил, что приглашать только его было бы невежливо.

– Разумеется, - хмыкнул я.
– Прошу меня извинить.

Я курил третью сигарету, когда услышал перестук каблуков. Мама вошла в кабинет и неслышно прикрыла за собой дверь.

– Теперь понимаешь, о чем я говорила? У Люциуса навязчивая идея насчет тебя и Астории Гринграсс.

– Ничего не имею против, - ровно отозвался я, свободной рукой нащупывая в кармане короткое письмо от Поттера, словно сложенный вчетверо лист пергамента был единственным препятствием перед пропастью, в которую я падал.
– Мне все равно.

Мама подошла ближе и взяла портсигар. Выудила сигарету, поднесла к ней палочку, затянулась - и я едва не открыл рот, наблюдая за тем, как она быстро и по-деловому курит.

Никогда в жизни я еще не видел собственную мать с сигаретой - и это выглядело так дико и экзотично, что я никак не мог отвести взгляд.

– Может быть, - сказала она, выпуская дым, - есть что-нибудь, о чем ты хотел бы рассказать? Я вижу, что тебя что-то мучает.

– Тебе показалось, - проговорил я.
– Все в порядке.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - пробормотала она. Я благодарно положил ей руку на плечо.

Спасибо, мама. Но прости. Эту дорогу я должен пройти сам.

Глава 34

«Ведьмин досуг», раскинув глянцевые страницы, как крылья, лежал на журнальном столике. Я старался не смотреть на него лишний раз, но взгляд то и дело, против воли, возвращался к ярким иллюстрациям.

По-хорошему, журнал следовало выкинуть или сжечь, и не бередить лишний раз себе душу. Ну, или, по крайней мере, просто закрыть, а не устраивать сеанс непонятного мазохизма.

На фотографиях, напечатанных прямо на развороте, кружились в танце улыбающиеся, явно довольные жизнью люди.

Он - в прекрасно сшитой темной мантии, подчеркнуто строгой, разбавленной лишь белизной воротничка и манжет.

И она - в невесомом шелковом платье, перетянутом в талии тонким пояском, с распущенными по плечам золотистыми волосами.

Красивая пара. Оба молодые, богатые, уверенные в себе.

Ровня.

И по происхождению, и по воспитанию, и по отношению к жизни.

«Неужели нам всем вскоре придется услышать официальное объявление о помолвке Драко Люциуса Малфоя и Астории Джейн Гринграсс?», - вопрошала статья, довольно короткая, чуть глуповатая и за версту отдающая Ритой Скитер.

– Не удивлюсь, если так и есть, - пробормотал я, в очередной раз глядя на журнал.

Можно было бы считать все это домыслами корреспондентов, очередной жареной сплетней от Скитер, падкой на дешевые сенсации, - если бы не короткое интервью Люциуса Малфоя, поделившегося с Ритой расплывчатыми планами.

Он, конечно, не сказал ничего определенного, но по его словам выходило, что помолвка, а затем и женитьба Драко и Астории - дело уже решенное.

Нельзя сказать, что я был удивлен. Наверное, чего-то подобного я и ждал, когда не хотел, чтобы Драко уезжал. Да и потом, он несколько раз недвусмысленными намеками давал понять, что обязательно женится в будущем, и я не обольщался насчет того, что хоть когда-нибудь мы будем жить долго и счастливо.

Свою позицию Драко более чем ясно обозначил, когда мы сидели в маггловском ресторане. И, хотя прошел уже почти месяц, я до сих пор помнил и его спокойный уверенный голос, и жесткие интонации, с которыми он сообщал, что не собирается подстраиваться ни под мои желания, ни под мои принципы.

В конце концов, чего я ожидал? Это же, черт побери, Малфой.

То, что он слегка изменился и научился критически относиться к любой информации, вовсе не означало, что Драко стал другим человеком. В основных моментах он остался собой - расчетливым, хладнокровным слизеринцем, который удобство и комфорт ставит гораздо выше любых других вещей в жизни.

Глупо было думать, будто хоть что-нибудь в этой жизни способно сбить Малфоя с давно намеченного курса.

Глупо, да. Но где-то в глубине души я все-таки на это надеялся - и теперь, глядя на фотографии, понимал, какой же я непроходимый наивный кретин.