Время жизни

– Как я понимаю, вашим секундантом будет поручик Лежин, – холодно продолжил Алексей.

– Вы совершенно правы господин поручик, – кивнул корнет.

– Хорошо, – усмехнулся Одинцов, – господин капитан, можно вас на пару слов, – он взял Мещерякова за руку и отвёл в сторону. Грустно улыбнувшись, Одинцов сказал: – Александр Иванович, сложившаяся ситуация произошла у вас на глазах. Прошу вас быть моим секундантом.

– Хорошо Алексей Николаевич. Ах, какая глупейшая история! – вздохнул Мещеряков.

– Обычный повод для дуэли. Хотя я с вами согласен, ситуация идиотская, – вздохнул Одинцов. – Благодарю вас Александр Иванович, и до скорой встречи.

Отойдя от капитана, Одинцов попрощался и с остальными офицерами, после чего отправился домой.

– Вот так господа, – развёл руками Мещеряков, и пошел следом за Одинцовым.

Офицеры один за другим разошлись, Аносов остался один. На душе его было мерзко и тоскливо.

«Будь что будет», – махнул рукой он, и пошёл искать Лежина, тот был в малом зале.

– Представь себе, в первый раз встал из-за карточного стола вовремя! – весело сказал он, подойдя к Владимиру.

– У меня к тебе просьба, – Аносов взял друга за руку и отвёл подальше от столов, что б их ни кто не слышал, – мне завтра понадобятся твои лепажи⁴¹.

– И с кем же позволь спросить у тебя дуэль? – воскликнул Сашка.

– С Одинцовым.

– Вы же были приятелями, какая кошка между вами пробежала?! Впрочем, я догадываюсь, поцапались из-за этой гризетки Скобаньской.

– Послушай Александр, оставим графиню. Ты согласен быть моим секундантом, или мне придётся обратиться к кому-либо ещё?

– Володя я считал тебя своим другом.

– Так оно и есть.

– Тогда почему ты так говоришь?! Я твой секундант. Но позволь тебе заметить, не стоило из-за графини ссориться с Одинцовым. А уж затевать дуэль по этому поводу, великая глупость!

– Это Саша моё дело.

– Согласен, – вздохнул Лежин.

– Ну и хорошо! Секундантом Одинцова будет капитан Мещеряков, договорись с ним о времени и месте. Я пойду домой, когда всё обговорите, дай знать.

Владимир был настолько взвинчен, что возвращаясь, к себе даже не замечал, что идет, по лужам, не разбирая дороги. Одинцов же напротив, был совершенно спокоен. Придя домой, он достал свою тетрадь, и стал писать:

« Может так случиться, что это последние строки в моём дневнике.

Я думал, что увлечение графиней у Аносова мимолётное и несерьёзное, но, оказалось, я ошибался, потому как, всё обернулось дуэлью между нами. Владимир влюбился в графиню, и мой адюльтер с ней счёл оскорблением для себя. Как всё пошло и смешно! Но теперь уж изменить ничего нельзя.

Я всё время задумывался над смыслом своего бытия, и вот судьба предоставляет мне шанс проверить, есть ли оный смысл в моём существовании. Формально вызов на дуэль исходил от меня, следовательно, если мне выпадет жребий стрелять первым, то выстрелить в воздух я не имею права. Таковы правила дуэльного кодекса. Раз так я не буду стрелять прицельно. Если же жребий быть первым выпадет Аносову, тогда возможно мне не будет нужды стрелять вообще. Таким образом, судьба рукой Аносова решит, достоин ли я, жить в этом бренном мире».

Встав из-за стола, Одинцов подошёл к весившему на стене зеркалу. Улыбнулся своему отражению и продекламировал:

– Гляжу на будущность с боязнью,

Гляжу на прошлое с тоской

И, как преступник перед казнью,

Ищу кругом души родной;⁴²

Пройдясь по комнате, он позвал денщика:

– Аристархов, хватит спать, подойди сюда!

Босой, заспанный Василий, появился тот час же.

– Слушаюсь ваше благородие.

– Возьми эту тетрадь, – Одинцов протянул ему свой дневник, – мне предстоит дуэль. Если со мной что-либо случиться, спрячь этот дневник, потом передашь моему старшему брату.

– Да что вы такое говорите ваше благородие! – испугано вскрикнул Аристархов.

– Ладно, не лопочи. Судьба, как говорят турки: « кысмет».

Кто-то постучал в дверь.

– Отвори, – кивнул Одинцов денщику.

Пришёл Мещеряков.

– Ещё раз добрый вечер голубчик, если можно назвать его добрым, – сказал он, отдавая шинель и фуражку Аристархову, – я только что встречался с поручиком Лежиным. Он передал мне условия Аносова, стреляться завтра поутру, с шести шагов. Договорились, встретиться в половине восьмого на поляне что на берегу Волхова. Помните, прошлым летом мы справляли там именины штабс-капитана Кузнецова?

– Хорошо, – кивнул Одинцов, – Василий ступай к Тимофею Звереву, и скажи, что поутру запряг коляску и заехал к нам на квартиру в половину седьмого, перед уходом, поставь нам самовар.

– Слушаюсь ваше благородие, – ответил Аристархов, и вышел.

– Давайте Александр Иванович попьём чаю, если вы желаете, что-либо покрепче, я, увы, в этом случае не могу составить вам компанию.

– Обойдёмся чаем, Алексей Николаевич, – вздохнул Мещеряков, – да и недолго я у вас задержусь, вам нужно отдохнуть. Советую хоть немного поспать.

Одинцов не смог воспользоваться советом капитана. Всю ночь он ходил по комнате, пытался отвлечься чтением, но тщетно.

***

Сумерки неторопливо отступали и тёмное небо медленно серело. Окружающие деревья принимали более ясные очертания. Ночью сильно похолодало, и под утро пошёл снег. Аносов подставил руку и снежинки падая, таяли в ладони. Мокрой рукой он протёр лицо.

«Вот ведь оказия, какая! Всю ночь не мог сомкнуть глаз, а теперь спать хочется, хоть режь, – с усмешкой подумал он. – Интересно, суждено ли мне будет ещё увидеть первый снег?»

В метрах пяти от него переминаясь с ноги на ногу, стояли Лежин и полковой медик Иван Пафнутьевич Скоков, добродушный толстячок пятидесяти лет от роду, немало поштопавший господ офицеров после дуэлей. Скоков достав из кармана жилетки часы и промолвил:

– Четверть восьмого, пора бы уже им и подъехать.

В этот момент Лежин махнул рукой в сторону дороги:

– Едут.

Коляска остановилась в метрах в двадцати от них. Из неё вышли Одинцов и Мещеряков.

– Прошу извинения господа за задержку, – сказал Одинцов.