Время зверинца

Она продолжала молчать.

— Я понимаю это как «да», — сказал я.

— Да.

— Кто-нибудь, кого я знаю?

— Ты с ним вряд ли знаком.

Я уловил нажим на последнем слове.

— Но мне он известен, так? И кто же это?

— Мартен.

— Мартен Ноорт?

Так звали того самого безмолвного голландца, нобелевского лауреата с отвислым брюхом.

— Да, это Мартен.

— Боже, Филиппа! Он вдвое тебя старше и втрое тяжелее. — И что?

— Он пишет романы, которые заканчиваются уже на второй странице.

— Я не измеряю литературу в футах и дюймах, Гай.

— И он к тому же не разговаривает.

— Со мной он разговаривает.

— По телефону он симпатичнее, да?

— Мы общаемся не по телефону.

Ого! Теперь настал мой черед погрузиться в молчание. Ого-го!

Итак, он был там и, возможно, расстегивал пуговицы на ее халате как раз во время нашего разговора. Я напряг слух, пытаясь уловить тяжелое нидерландское дыхание, некогда целый час кряду продержавшее в гипнотическом трансе книгоманов Аделаиды.

Это был проторенный маршрут для международно известных литераторов: Аделаида — Мельбурн — Сидней — Окленд — постель Филиппы (Филиппа здесь упомянута метафорически). И по тому же маршруту кочевали их поклонники-книгоманы.

(Да, я согласен, что надо выбирать одно из двух: либо оплакивать гибель книгочтения, либо высмеивать тех, кто еще проявляет интерес к литературе. Я с этим согласен, но хочется выбрать и то и другое.)

— Значит, он не отбыл восвояси?

— Я не понимаю, что значит «восвояси». Он писатель мирового уровня, и он ездит по всему миру. А сейчас он здесь, со мной, если ты спрашиваешь об этом.

Он с ней. Ну надо же! Учитывая, что еще недавно она была со мной, я чувствовал себя так, будто обладал этой женщиной на пару с Мартеном.

— А где сейчас твой парень, если ты с Мартеном?

— Он тоже здесь. Он в восторге от книг Мартена. Я тебе говорила, что у нас свободные отношения.

Я хотел спросить, насколько свободно относится к этому миссис Ноорт, однако вовремя вспомнил, что сам я не в той ситуации, чтобы принимать сторону жен в подобных спорах.

— Что ж, — будь счастлива, Филиппа, — сказал я.

— И ты, Гай, — сказала она.

Это прозвучало самым окончательным прощанием из всех, какие мне доводилось слышать.

Таким образом, на протяжении всего лишь трех часов меня бросили три женщины.

Я не могу долее суток обходиться совершенно без женского общества. Я позвонил бы Мишне Грюневальд, но еще ранее до меня дошли слухи, что она покинула зоопарк и, выйдя замуж за раввина, вместе с ним уехала в Краков, где открылась новая синагога и понемногу восстанавливалась еврейская община. Куда ни глянь, всем было лучше, чем мне.

Поппи и Ванесса отыскали весьма приятный отель в Мортон-ин-Марше и провели там неделю, по истечении которой Поппи перебралась в коттедж с красной черепичной крышей и маленьким садиком в Шиптон-андер-Вичвуде.

— Что ж, она получила свое местечко с длинным составным названием, — сказал я Ванессе, когда она вернулась в Лондон.

— Оставь маму в покое, — сказала Ванесса. — Будь ты с ней поприветливее, она бы никуда от нас не уехала.

— Это она так сказала?

— Нет, я сама догадалась.

— И каким это манером я был с ней неприветлив?

— Тем же манером, каким ты неприветлив со всеми.

— А поточнее?

— Не уделяя внимания. Игнорируя людей. Замыкаясь в своей черепушке.

— Это и называется сочинительством, Ви.

— Отнюдь. Это называется «самовлюбленный индюк».

После Австралии наши отношения не то чтобы разладились — мы с ней не ладили и до того, но теперь наши нелады обозначились четче.

Сразу по возвращении в Лондон она обвинила меня в том, что я не позволил ей остаться в Бруме.

— Можно подумать, ты нуждалась в моем позволении.

— Ну, скажем так, не поддержал меня. Не ободрил. Нечего цепляться к словам, Гвидо.

Теперь же, по возвращении из Котсуолдса, она обвиняла меня в том, что я вынудил ее мать бежать от нас в какой-то Вичвуд-овер-Хрен-Запомнишь.

Я повидал это местечко через пару недель после того, как там поселилась Поппи. Случай представился, когда я ездил на симпозиум в Оксфорд. Отбыв лишь половину программы, я взял такси и назвал водителю адрес, который мне никто не давал, но я нашел его сам среди бумаг Ванессы. Деревушка выглядела вполне под стать своему названию. Добротно и симпатично. Деревенский выгон, деревенская церковь, деревенский паб, деревенские дурачки. Ей будет легко и приятно жить в таком месте.

Со мной вдвоем.

Когда я подъехал, она сидела на деревянной скамье перед фасадом коттеджа и читала какую-то дрянь. Мне бросились в глаза широкополая шляпа с цветочками и шелковые узорчатые шорты до колен, каковой наряд я тотчас про себя забраковал, как бывший продавец-консультант и просто как мужчина. Впрочем, ей не для кого было наряжаться — ведь я не звонил с предупреждением о приезде. Увидев меня, она удивленно прищурилась, но не закрыла свою книгу. На всякий случай я попросил таксиста не уезжать сразу и какое-то время подождать перед домом.

— Вот, представьте, ехал мимо, — сказал я, поздоровавшись.

— Занятное совпадение. И ты опознал меня, случайно выглянув из такси?

— Примерно так.

— Откуда едешь?

— Из Оксфорда.

— А куда?

— В Ноттинг-Хилл.

— Тогда ты сбился с пути.

— Это я уже понял. Вы не подскажете шоферу нужное направление?

— Скажи ему, пусть возвращается в Оксфорд и стартует заново.

— Не угостите бокалом вина, раз уж я тут оказался? — Нет.

— А чашкой чая?

— Нет.

— А моя помощь в истреблении пауков вам не требуется?

Эта деревня наверняка ими кишит.

— Твоя помощь не нужна ни в чем. Пусть пауки живут себе в моем шкафу.

— Ну, тогда я поехал? — Сделай одолжение.

Я попытался разглядеть, какую книгу она читала. Уж такая у писателей привычка: они не могут спокойно видеть человека с раскрытой книгой в руках, не поинтересовавшись при этом, что он читает.

— На что ты так уставился?

— Хотел узнать, что за дерьмо вы читаете.