Время зверинца

— Буду удивлен, если узнаю, что ты читал хоть одну мою вещь, — сказал он.

Я улыбнулся:

— Не читал ни одной, ты прав.

Прежде чем он вернулся к возне с текстом, я спросил про Лулу.

— Дает течь, — сказал он.

— Я не про яхту, я про женщину.

— Она тоже дает течь, и в пробоину уходят мои денежки.

— Дорогие они штучки.

— Женщины?

— Яхты.

— Аминь. А как твоя?..

Разумеется, он не помнил имя.

— У меня вообще нет яхты. А, ты о Ванессе? Цветет и пахнет. Вот-вот закончит собственный роман. Спилберг ее торопит, у него большие планы на эту вещь.

Он открыл рот, но, прежде чем вопрос слетел с его губ, я дотянулся и приложил к этим губам палец.

— Ничего больше сказать не могу, — сказал я.

Обратная поездка из Уилмслоу оказалась настолько занимательной, что я на какое-то время забыл об ужасных вещах, поведанных мне братом.

29. ВЫНОС МОЗГА

Я решил просто, без лишней драматизации преподнести тяжелую новость Ванессе.

— Представляешь, мой братец-говнюк загибается от опухоли мозга, — сказал я ей самым будничным тоном.

— Джеффри?

— А что, у меня есть другие братцы-говнюки? Джеффри, само собой. Ты помнишь Джеффри?

Сжав кулак, я показательно приблизил его к своему виску подобием кумулятивной гранаты, выносящей мозги вон из черепа.

— Джеффри! О боже! — Она широко распахнула глаза, элегантно покачнулась, рухнула в кресло — и я услышал стенания.

Мне случалось читать тут и там о стенающих людях, но я никогда прежде своими ушами не слышал стенаний. В целом это напоминало трагический эквивалент комического «Ха! Ха!» Джеффри и звучало как «Ох! Ох!» с легким подвывом.

Я почувствовал необходимость что-то сказать, но счел неправильным говорить сейчас о своих подозрениях насчет очередной симуляции брата, непонятно зачем решившего таким образом осложнить мою жизнь.

— А я думал, Джеффри тебе не нравится, — сказал я.

— Это я ему никогда не нравилась. Но дело не в этом. Никто в твоей семье меня не любил, однако я не желаю зла бедному мальчику.

Бедный мальчик!

Не потому ли он все это затеял? Хочет, чтобы еще кое-кто взял его, смертельно побледневшего, к себе в постель, а он будет украдкой мне подмигивать?

И если он был «бедным мальчиком» даже для Ванессы, каким же он должен представляться Поппи?

— Насчет его нелюбви к тебе ты неправа. Сколько я могу судить, он всегда тебе симпатизировал.

Она не ответила. И никак не отреагировала на эти слова. Спросила только, злокачественная ли опухоль. Я сказал, что не знаю. Хотя, если подумать, опухоль в мозгу просто не может быть доброго качества. Разве наш мозг как таковой не является злокачественным органом? Во всяком случае, мозг Джеффри был таковым наверняка.

— Позвони ему, — сказал я. — Я дам тебе номер.

Она не отреагировала и на это.

С того дня в ее поведении произошли заметные перемены. Часы напролет она сидела уставившись в пространство и периодически встряхивая головой, как будто в споре с невидимым собеседником. Она ничего не ела. И даже ничего не писала, если только я не ошибаюсь.

— Ты должен пройти обследование в больнице, — сказала она мне.

— По-твоему, опухоли — это семейная болезнь?

— Не спрашивай меня. Просто сходи и проверься.

— Я уже записался на колоноскопию.

— Копаясь в твоих кишках, они вряд ли найдут опухоль мозга.

— Очень на это надеюсь.

Перед сном вместо того, чтобы включить радио, или слушать музыку через наушники, или каким-то иным способом отгородиться от звукового контакта со мной, она садилась и завязывала разговор. Я уже и не припомню, сколько лет назад мы в последний раз беседовали в постели. Именно беседовали, а не препирались.

— Все умирают, — сказала она однажды.

Это прозвучало так фаталистически, что я забеспокоился о здоровье ее матери.

— С ней все в порядке, — ответила Ванесса на мой вопрос. — И с ней всегда все будет в порядке, в отличие от нас.

Меня посетила другая мысль.

— А ты как?

Она ушла от ответа. Впрочем, она и прежде любила намекнуть, что не заживется на этом свете. А поскольку она чрезвычайно легко поддавалась самовнушению, появление опухоли в ее мозгу было теперь лишь вопросом времени.

— К чему это все, Гвидо? — спросила она.

— Это все к тому… — начал я, но она меня прервала.

— Кроме книг и славы, что имеет значение?

— Ничего, — сказал я. — Поэтому нам так нужны книги и слава.

Она посмотрела на меня долгим пронзительным взглядом.

— Выходит, тебе повезло: ты имеешь и то и другое.

— И еще я имею тебя.

— Меня… — Она щелкнула пальцами с таким видом, что это, мол, ненадолго. Опухоль уже вовсю шла в рост.

Разговоры о смерти были ей очень к лицу. Если не принимать во внимание слезы, я никогда еще не видел ее столь привлекательной. Но, подумав, я не стал перекатываться на ее половину постели.

А на следующий день — как будто во исполнение моего вранья Гарту Родс-Райнду — она возобновила работу над своим романом.

Я занимался тем же. Но уже без моего альтер эго, Мелкого Гида. С этим отстойным мудаком — как назвал бы его Джеффри — было покончено. Как, возможно, и с самим Джеффри. Но я еще мог подарить Джеффри бессмертие, пусть это бессмертие было и не того сорта, который он ценил.

Он обскакал меня по всем статьям, что и говорить. Это он был героем нашего времени. Джеффри трахался на обе стороны, а Мелкий Гид был старомодным гетеросексуалом. Джеффри умирал от опухоли мозга, а Мелкий Гид был просто мертворожденным. Джеффри нарушал все приличия и нормы, он предавал своего родного брата — может статься, предавал вдвойне — и делал это с таким извращенным размахом, что за ним не поспевало даже мое галопирующее воображение. А Мелкий Гид в моем лице смог лишь засунуть язык в рот своей теще — на большее его не хватило.

Но если даже все им наговоренное окажется враньем — в чем я пытался себя убедить, — это опять же шло Джеффри в плюс. В наше время настоящие герои просто обязаны быть врунами. Вранье — это фундамент современного романа. Это и есть история. Пусть ваш герой в самом начале своей истории объявит, что все здесь изложенное — чистой воды вранье, и ничего больше, — и вам будет обеспечен самый качественный (пусть и не самый многочисленный) читательский контингент из ныне возможных.