Все демоны Ада

— Убейте эту мразь! Она с ним! Она заодно с Дэреком!

Добрая половина Охотников, кроме Кристофера, Азайи, Себастьяна и Доусона, неуверенно, но все-таки кинулась исполнять приказ «нового командира». Артур и Эйдан одновременно встрепенулись. Две пары глаз — карих и голубых — с ужасом устремились на меня, а потом один из обладателей прекрасных очей, бросился ко мне. Едва заметная улыбка — а она тут была некстати — тронула губы: преданность Артура ко мне удивляла. Несмотря на то, что рассказал Эйдан, он бесстрашно спешил ко мне. Спешил увести отсюда… Правда, до того момента, пока неожиданно не остановился. Взор кобальтовых глаз лег на мое лицо — в них я увидела крупицы слез, которые, скатившись по щекам, оставили на фарфоровой коже едва заметные следы. Губы приоткрылись и застыли в таком положении, а когда уже я поняла, что произошло, было поздно. Слишком. Поздно.

Светящийся клинок насквозь пронзил мощную грудь Артура. В районе сердца выступало лезвие, которое было запачкано кровью, и я не сразу узнала свой полный ужаса крик, когда опустила на него взгляд. Этого не может быть…

Этого не может быть…

— Нет!

Переулок снова сотрясся моим диким воплем, полным боли и страха. Я выронила клинок, чувствуя, как теряю контроль над собой. Тело Артура, подкосившись, повалилось на асфальт, и я, плевав на всю царившую неразбериху, кинулась к нему, а другие Охотники, которые намеривались меня схватить, остановились будто по щелчку. Никто из них так и не шелохнулся, когда я рухнула возле окровавленного Артура. Даже Азайя не двинулся — он предпочел лучше помочь едва покалеченному Дэреку, чем умирающему человеку!

Постойте… умирающему?!

Мои глаза очередной раз взмокли от слез, когда я поняла, насколько все серьезно и не исправимо. Артур лежал на правом боку, чтобы оружие еще раз не протаранило грудную клетку, но это не помешало мне положить его голову к себе на колени и впервые за столько лет помолиться Богу…. Я знала, что это глупо, ведь он меня не услышит, но продолжала шептать некогда выученные слова, поглаживая взмокшие от пота волосы Артура, словно в последний раз…. Щемящая боль в сердце не позволила мне просто так сидеть и бездействовать, поэтому я обхватила острие клинка двумя руками и постаралась прекратить кровяной поток, но… слегка шершавые пальцы, чье ощущение я никогда не забуду, отстранили меня от этого дела.

Я всхлипнула и с неимоверным ужасом посмотрела в голубые глаза — в них не плескалось ни единой крупицы надежды, но это не заставило меня тупо сдаться. Сдаться, когда на твоих коленях умирает человек, находившийся с тобой всю твою жизнь. Человек, чья судьба намертво переплелась с твоей и закрепилась в сербский несокрушимый узел…

— Артур, прошу… — мои обуянные темно-алой жидкостью руки потянулись к оружию, но их опять остановили. Ладони Артура легли на мои, и грустная улыбка тронула его пересохшие… слегка синеватые губы. От накатившего отчаяния я повернулась к нему и тихо заметила: — Тебе нужна помощь… Ты умираешь. Артур, ты умираешь! Черт побери, — шар терпения лопнул во мне, и истерика выплеснулась наружу вместе с моими следующими действиями: я настырно перекрыла рану, хотя понимала, что это навряд ли поможет…, — я не позволю тебе уйти, слышишь?! Ты будешь жить…

— Малышка, — его еле слышный голос, приобретший низкие нотки, смешался со звуками моего бесконечного рыдания.

— Ты. Будешь. Жить. Ясно?! И не смей говорить обратное! Просто слушай меня и делай так, как…

— … спой мне, — попросил он, перемещая мои кровавые дрожащие ладони к своим щекам.

— Что?..

— Спой мне, — повторил Артур. Его грудь дернулась — кровь продолжала пачкать куртку и футболку. Мои силы остановить это безумие были бы слишком малы, если учесть тот факт, что никто, тем более, не желал помогать. Никто. Абсолютно.

— Не могу, — всхлипнула, лихорадочно наблюдая за движением его стекленеющих глаз. Я знала, что именно просил исполнить Артур — нашу песню. Ту самую, что я слышала чуть ли не каждый день из его уст. Он воспроизводил ее тогда, когда мне было страшно, или я не могла сомкнуть глаз по каким-то обстоятельствам. А теперь… Артур просит, чтобы я ее спела. И не потому, чтобы избавиться от страха, а — уснуть, чего ему явно не могла позволить. Только не сейчас…

— Прошу, Малышка. — Он выжидающе смотрел на меня и — не знаю — то ли осознание того, что это наш последний шанс, когда мы находимся вместе, то ли потребность даровать ему свой голос до самого конца, подтолкнули меня все-таки исполнить… последнюю его просьбу.

Рыдая, я склонила голову к его груди — угасающее биение сердца заставило плакать сильнее, и Артур, зарывшись рукой в моих волосах, нежно поцеловал меня в затылок.

Я уйду туда, где есть свет.

Прогоню всю тьму и рассею горе.

Я уйду туда, где зла нет,

Где бушует жизнь, и колышет море…

Я разрушу то, что мешало мне

Обрести покой и развеять грезы…

Я сжала ткань его футболки и зажмурилась, произнося следующие, царапающие душу слова:

Я приду и к тебе во сне,

Чтобы обнять тебя и вытереть слезы.

Я сокрою нас от бурь и тьмы.

Я добьюсь, чтобы был свет всегда.

И прижму тебя ближе к себе,

Чтобы не отпустить уже никогда…

Мне не хотелось открывать глаза и снова окунаться в жестокую, беспощадную реальность, которая любит пытать и испытывать людей на прочность, но пришлось это сделать через силу, когда Артур прошелестел, сжимая мою ладонь:

— Я люблю тебя, Малышка. Всегда.

Последнее, что я увидела, это как голубые глаза, дарившие мне тепло и радость, тускнеют, а предсмертная улыбка — печальная, проникновенная — охватывает его побледневшие губы. Вскоре и она пропадает, а стеклянный взор замирает на мне после прервавшегося вдоха…

Подняв голову, я закрыла рот кровавой ладошкой, а затем приложила другую руку к его груди — глупо было проверять, стучит ли его сердце, ведь… все уже кончено.

Биения нет.

Ничего не вернуть обратно.

Артура погиб.

Погиб…

XXIII

Паника захлестнула меня вместе с опустошающим чувством. Голова на моих коленях ослабла, а та ладонь, что пару секунд назад держала мою, не шевелилась. Никаких признаков жизни не наблюдалось, во что я не хотела верить. Ни за что на свете…

Я ни разу не испытывала такого тяжелого чувства. За все свое пребывание в клане пусть и видела множество смертей, но они никак не влияли на меня — попросту я не знала хорошо тех людей, что «уходили» чуть ли не каждый месяц. Конечно, я не была черствой, однако скорбеть по тем, кто покинул свои ряды, будучи плохо знакомым со мной, я не собиралась. Хотя… мне было не по себе видеть, как кремируют очередного Охотника, погибшего от лап демона или от чего-то другого. Их лица уже давно забыты мне. Те, кто ушел, не нанесли моему сердцу большого урона. Скорее, они тем самым показали мне, что жизнь — штука переменная: вот ты радуешься ей, веселишься с друзьями, а завтра тебя сбивает машина, либо ты попадаешь в какую-нибудь демоническую передряжку, в которой следует печальный исход. Таково уж наше человеческое — или не совсем человеческое — существование. Мы не знаем, когда нас может подстеречь смерть, и мы… попросту к ней не готовы. Не готовы «уйти», оставив после себя лишь дымку невечных воспоминаний, или не готовы отпустить того, с кем рассчитывали не расставаться. До последнего вздоха…

Холод пронзил мое сердце и разбил его на мельчайшие осколки. Смотря на расслабленное лицо Артура, я не хотела верить, что его больше… нет. Он ушел. Так быстро. А я… почти не попрощалась с ним.

Чувство неистовой досады сжало мою грудь в тиски. Горячие слезы скатывались по щекам, и мои всхлипы были единственным шумом в этой густой скорбной тишине, которую я возненавидела также, как и того, кто это сделал с Артуром.

Мэйсон.

Мэйсон убил его. Этот сукин сын стоял в нескольких футов от меня и улыбался, смотря на мои страдания. Смотря на мертвое тело своего… брата. Ему, похоже, одному было здесь весело — уголки его идиотских губ взлетели вверх, а следом раздался триумфальный заливистый смешок — прям стащил фишку у тех гребанных злодеев из тупых мультфильмов… Но его веселье продлится недолго — что гарантирую.