Всё это про любовь

– Помочь вам.

– Чем же, позвольте осведомиться?

– Я проконсультировалась со знакомым адвокатом. У него обширная практика в Москве, огромный опыт. К тому же он...
– я расписывала достоинства адвоката, словно он жеребец на ярмарке. Боялась, что Плотников мне не поверит. Вернее засомневается в компетентности, и побоится довериться.
– Гонорары этого адвоката запредельные, но он согласился дать консультацию бесплатно, вы понимаете?

– Не очень.

– По нашему законодательству, - я толковала, как маленькому ребёнку. В эту секунду я искренно считала Плотникова подростком, который попал в дурную компанию и совершил плохой поступок. Я должна была защитить его. Во имя его больных и во славу своей профессии.

– По закону, алкогольное или наркотическое опьянение считается отягчающим обстоятельствам. Но мы можем подать встречный иск на клоуна Вадика Неруду, и тогда ваше наркотическое опьянение будет трактоваться, как смягчающее обстоятельство. Понимаете, как это важно?

– Ах, вот оно что!

Плотников встал, подошел к окну. Рядом висел плакат: взлетала космическая ракета - округлая, сигарообразная, - из иллюминатора высовывался Гагарин в круглом шлеме. Маленькая девчушка махала ему букетом ромашек. Корова дремала на лугу. " Quis nisi ego?" - это было написано фломастером сверху. Я спросила, что это значит. "Кто если не я?" - ответил Плотников.

– Так что вы думаете?

– Мне очень приятно ваше участие, - он потёр переносицу, - только я... я не был под наркотическим опьянением.

– Как же так?
– опешила я.
– Ирина Клёнова сказала, что вы все курили...

– Господи! Неужели вы думаете, что я не узнал запах каннабиса? Вы оскорбляете меня, как врача!

– Почему же вы, - мысли запрыгали в голове. Вся моя стройная теория рухнула в одночасье, и какой-то шальной кирпич долбанул меня в затылок.

Плотников понял вопрос по-своему:

– Почему я позволил курить остальным? Я решил, что небольшая порция лёгкого наркотика поможет им расслабиться. Им это было нужно, они... они бедные люди. Илья считает себя счастливым холостяком, но я знаю, что он страдает от одиночества. Он до сих пор любит Эльзу.

– Это ваша жена?

– Бывшая.

Клёновы уже пять лет живут на грани развода. Сергей мается от собственной нерешимости и терзает Иру. Притом неизвестно принесёт ли развод облегчение.

– А Светлана?

– Светлана?
– Мне показалось, Плотников удивился, что я спрашиваю о Светлане. Он надолго замолчал.
– Вероятно вы хотите узнать о наших взаимоотношениях?
– я кивнула.
– Это сложно описать словами. Сложно описать то, в чём до конца не разобрался. Сердце, душа и разум - как лебедь, рак и щука. У Маяковского, помните строки:

Любовь

не в том,

чтоб кипеть крутей,

не в том,

что жгут угольями,

а в том,

что встает за горами грудей

над

волосами-джунглями.

Любить -

это значит:

вглубь двора

вбежать

и до ночи грачьей,

блестя топором,

рубить дрова,

силой

своей

играючи.

Любить -

это с простынь,

бессонницей

рваных,

срываться,

ревнуя к Копернику,

его,

a не мужа Марьи Иванны,

считая

своим

соперником.

...

– Красиво, - ответила я.
– Умел поставить фразу Владимир Владимирович.

– Верно подмечено, - согласился Плотников.
– Умел поставить фразу. А я вот не умею. Мой характер чем-то напоминает характер Достоевского, - Плотников поднял ладони, будто немножко сдавался в плен.
– Только не подумайте, что я сравниваю себя с Фёдором Михайловичем. У него было три жены...

– Две, - поправила я.

– Три!
– настоял Плотников.
– Между Марией Дмитриевной (первой женой) и Анной Григорьевной - второй законной супругой, была ещё Аполлинария Суслова. Этот злой гений человека Достоевского и добрый ангел Достоевского писателя. К тому же - чужая жена.

В отношениях с Аполлинарией Достоевский понял, что может любить только через страдания, через боль. Это, как держать руку над огнём: хочется опустить пониже, коснуться макушки пламени. Опускаешь ладонь и немедленно отдёргиваешь - ожог. Но хочется это делать снова и снова, до полного исступления души.

Вторую супругу, Анну Григорьевну небеса послали во спасение Достоевского. Эта девушка любила писателя ещё до их встречи. Она готовилась стать супругой великого русского писателя... если можно так говорить. Она вела хозяйство, управлялась с кредиторами, рожала детей. И Фёдор Михайлович её страстно любил. Любил всей душой...

– Но?

Оху ж это "но"! Всякий раз оно возникает. Хочется воскликнуть: "Стой! Остановись! Не нужно дальше! Уже и так всё прекрасно! Пользуйся тем, что имеешь, глупый человек!" Но нет, не слышит русский человек. Не может остановиться, ибо нужно ему добраться до дна, до подкладки, до дыр... Или до небес.

– Но счастье с Анной Григорьевной - семейное спокойное счастье, - вывернуло другую сторону души. Достоевский стал играть. Проигрывал на рулетке все свои деньги. Только так, через унижение, через страдание, через животную страсть он мог существовать.

– И поэтому вы, - я набрала в лёгкие воздуху, - изнасиловали Светлану?

Он смутился и побледнел. Растерялся, будто споткнулся о высокую ступеньку и потерял ход мысли. Ответил тихо:

– Я её не насиловал.

– Что?
– переспросила я.

– Я не насиловал.

– Хотите сказать, она выдумала...

Плотников сцепил пальцы в замок, досадливо ими потряс: "Ах, божечки! ну что вы такое говорите!"

– Когда "трубка мира" погасла, мы пошли к реке. Я и Светлана. Мне хотелось побыть с ней, слушать её голос, её рассуждения, разгадывать её тайны. Она, как маленькая девочка, иногда проговаривается и рассказывает о себе удивительные вещи. Потом переживает, что я не правильно её пойму и заглядывает мне в глаза. Снизу вверх, будто школьница.

Мы подошли к воде. Она легла на траву, положила руки под голову и смотрела на звёзды. Долго смотрела потом я понял, что она...

– Уснула?

– Не совсем. В её состоянии было что-то каталептическое. Глубокий сон, смешанный с явью или явь, которая трансформировалась, под действием наркотика. Не могу утверждать наверняка. Я не счёл это состояние опасным - дыхание и пульс были стабильны.

Я пошел вдоль берега. На той стороне лагерем стояли рыбаки. Они готовили снасти для утренней рыбалки. Горизонт уже начал белеть, но лишь чуть-чуть - намёком. Рыбаки передвигались по воде как призраки в своих высоких сапогах и капюшонах. Венера горела необычайно ярко, - Плотников непроизвольно поднял глаза, посмотрел в потолок.
– Что ни говорите, а есть магия Ивана Купалы. Есть! Вдоль горизонта стлались облачка - их подсвечивало снизу алым - прорезывался день. Луг тянулся до самого неба и даже дальше. Стреноженный коняга потряхивал гривой... ковылял к спуску - хотел напиться воды.