Всё это про любовь

Представление Фердинанда начиналось за пределами цирка. В новом городе, куда приезжала труппа, Грассман первым делом шел в ресторан. Подзывал официанта, делал заказ, а потом ждал исполнения заказа. Так делают все посетители в любом приличном ресторане мира.

Официант приносил тарелку, вилку и нож и... всё.

Грассман ждал пять минут, десять, пятнадцать. Полчаса - официант и метрдотель игнорировали его. Назревал скандал. Другие посетители заведения поглядывали и недоумевали: что происходит? В воздухе мелькали молнии, напряжение росло. Что-то будет.

Наконец, устав ждать, Грассман вздыхал и брал в руку вилку. Осматривал её придирчиво, сдувал пылинку и... начинал эту вилку есть!!

Он съедал вилку и нож. Следом - тарелку. Не насытившись, сдёргивал со стола скатерть и принимался поедать стол.

Посетители ресторана пребывали в шоке, глаза лезли на лоб, вино лилось мимо бокалов: человек ест мебель!

– Кстати, его так и называли, - сказал Вадик.
– Человек, который ест мебель. Естественно, после этого городская публика валом валила в цирк. Грассман взвинчивал интригу до предела.

– А в чём хитрость?
– спросила я.

– Стол был сделан из вафли. Тарелка и приборы из глазури. Грассман готовил трюк заранее, подменял предметы. А официанту совал трёшницу, чтоб тот подыграл немного.
– Вадик вздохнул.
– Великий был человек. Жил цирком. Мой дед.

"Уж точно твой дед не курил гашиш!"

Я вынула блокнот и авторучку, Вадик заволновался.

– Это не протокол, - успокоила я.
– Это заметки для меня.
– И добавила строго: - Не дрейфь, клоун.

Вадик хмыкнул и растянул губы в улыбке. Такие люди, я замечала, обладают сверхъестественным чутьём. Они заранее знают, что корабль утонет. И убегают с него.

А может быть в этом и нет ничего оскорбительного: зачем тонуть вместе с кораблём?

– Что произошло ночью двадцать третьего?

– Ничего, - он пожал плечами.
– Выпили, закусили. Подурачились. Так себе собантуйчик, ничего особо интересного. Публика в основном старпёры. Вялые, как маринованные огурцы.

– Подробнее. Особенно после заката.

– Да не помню я! Чо такого? Этот здоровый... лохматый...

– Илья Ильич.

– Во-во, он шашлык пожарил. Выпили мадеры пару пузыриков. Кто-то бутылку старки принёс. Водка была.

– Что случилось после гадания?

– Покурили, - глаза Вадика забегали.
– Какой-то шустрый пегас травку свернул. Я дёрнул разок - чепуха, ни в одном глазу. Потом мы с Маринкой пошли купаться, вода - парное молоко. Остальные... тоже что-то делали. А! вспомнил! В медный жбан записки пихали.

Я теряла терпение. Этот человек даже не понимал (или не хотел понимать) к чему привела его шутка. "И нужно ли считать это шуткой? Вполне возможно есть соответствующая статья".

– Травку свернул не какой-то "шустрый пегас", а вы.
– Я ткнула ему пальцем в грудь.
– Из-за вас была изнасилована девушка, из-за вас талантливый врач сядет в тюрьму. Из-за вас...
– я задохнулась.
– Это вы хотя бы понимаете, мерзкий человек!

Я порядочно разозлилась, и готова была растерзать этого... клоуна!

– Да брось ты! Чо такого? Из-за пары затяжек волну гнать? Изнасилование! Ха! Ерунда!
– Он отодвинул мой палец с пренебрежительным выражением.
– Я сразу догадался, что ты не из милиции. Очень ты эмоциональная для следователя. Как зовут тебя, голубка?

Притворяться дальше было глупо.

– Евгения.

– Какое изнасилование, Женёк? Думаешь через Светкину койку мало мужиков проползло? Ха! Я таких девиц издалека вижу. Им главное, чтоб было красиво. Чтоб мужик блестел, как ёлочная игрушка - таких они предпочитают.

– Вы, кажется, неправильно понимаете значение слова "насилие".

– А ты? Ты правильно его понимаешь?
– Вадик откинулся на спинку кресла. Он чувствовал себя в своей тарелке.
– Хочешь расскажу историю насилия?
– Чуть приоткрыв рот, он провёл языком по губам. Вероятно считал это привлекательным. Меня передёрнуло.
– Я до семнадцати лет девственником прожил. Щупленький был, страшный. Вся рожа в прыщах.
– Он коснулся руками лица, будто умылся.
– Я и сейчас-то не красавец, а тогда... Но сейчас я плюю на баб. Плюю на ваше племя и презираю, потому, что знаю вашу сучью сущность. Вижу вас насквозь!

Мне было семнадцать, я был страшен, как смертный грех. Учился в цирковом училище. Один в чужом городе, из знакомых, только сосед по комнате в общежитии. По ночам я подрабатывал, чтоб у матери на шее не сидеть. Красил урны.

– Что красил?

– Урны. Металлические бачки для мусора. Берёшь таких, штук... двадцать. Одну в одну вкладываешь, переворачиваешь всю стопу. Получается пирамида - до потолка. И начинаешь красить. Сперва первую, потом её снимаешь, следующую красишь, следующую. Усекла? Пока до пола дойдёшь - первая уже высохла. На ней орнамент выводил.

– Зачем?

– Люблю, когда красиво. Даже девиз себе придумал: "Красивая урна делает жизнь прекраснее".

"Эстет, мать твою", - подумала я.

– Раз заходит в помещение женщина. Под утро уже, часов в пять. Толстая такая баба, дородная. Губы алые, грим на лице густым слоем. Что-то спросила, я уже не припомню что, а сама косит на меня глазом. Хитро так косит, зазывно. У неё юбка - чуть шире солдатского ремня. Задницу не прикрывает.

Это и была моя первая женщина. На урнах я её... того. Потом она встаёт, поправляет юбку и говорит: "Это хорошо, что пятна краски остались. Будут улики". Какие улики, спрашиваю, а у самого коленки трясутся. Ты ж сама хотела. А это не важно, Вадик. Имя моё откуда-то узнала. Может я сам сказал. Мне, говорит, пятнадцать лет. И тебе дадут пятнадцать лет, за растление несовершеннолетней. И хохочет радостно, заливается.

Отдал я все деньги, что у меня были и даже в общагу сбегал за заначкой. Только чтоб она заявления не писала. Вроде бы разошлись полюбовно.

Потом, через неделю примерно, лежу я на голой сетке - матрас на рынке продал, - слушаю, как в желудок поёт, и думаю: "Развели тебя, Вадя, как лоха последнего". Сообразил я, в чём секрет фокуса.

Нашел эту девицу, прижал к стенке. Оказалось она действительно пятнадцатилетняя, и этим фактом пользуется. Не первый я у неё оказался.

Что ж ты, говорю, делаешь? Тебя же на перо поставят. Тебе свидетель нужен, и соучастник!

Стали мы работать вместе. Со студентами уже не связывались, зачем мелочиться? Выбирали состоятельных клиентов. В нужное время она подавала знак, и я "случайно" появлялся на глаза - заставал парочку врасплох. Она, конечно, в слёзы. Упрёки, угрозы. Мужик в панике, готов отдать любые деньги только, чтоб ноги унести.

Один идиот привёл мою толстуху к себе домой. Так мы этого мужика полгода потом "доили". Его колотить начинало, когда её видел.

Вадик замолчал. Взял колоду карт, перетасовал. Поставил руку над колодой, сосредоточился - выползла одна карта. Джокер.